Фэндом: Bungou Stray Dogs
Основные персонажи: Говард Филлипс Лавкрафт, Эдгар Аллан По
Пэйринг: Лавкрафт/По
Рейтинг: R
Жанры: Слэш, Романтика, Повседневность, Ужасы, AU, Songfic, Эксперимент, ER (Established Relationship)
Предупреждения: BDSM, OOC, Насилие
Размер: Драббл, 3 страницы, 1 часть
Статус: закончен
Описание:У них любовь такая же, как это море за окном. Холодная, таинственная, непонятная, садистски-мазохистская, руководствующаяся лишь принципом выживания, но в ней бывают свои штормы, свои штили. И в ней, в этой любви, как и в морских глубинах, погибают любые попытки лучиков солнца пробраться на глубину, чтобы прогреть, осветить, выявить живущих там, в толще воды, неизвестных никому чудовищ.
Публикация на других ресурсах:Уточнять у автора/переводчика
Примечания автора:Романтика - потому что у них там своя странная романтика, с синяками и удушением.
Ужасы - потому что Лавкрафт не может не быть пугающим.
Дарковый флафф, потому что они два безумца, у которых явно с головой что-то нестандартное.
Эксперимент - потому что я до конца жизни буду спрашивать себя, как я мог вот так вот что-то написать.
BDSM - потому что подразумевается, что По - Саб, а Лавкрафт - подавляющий и подчиняющие его во всем Дом, изредка проявляющий что-то вроде заботы. Их это умиротворяет. Кто я такой, чтобы не дать им проявить свою тягу к истязанию и боли.
ООС и Насилие - очень примерно. Потому что душить и заставлять мерзнуть покорного и такого безвольного Эдгара - я бы сказал, что это целое моральное изнасилование.
Я готов выслушать комментарии и уточнения шапки, если честно. Я сразу после написания всегда немного не в себе.
Паблос:
vk.com/cloude_guardian___________________________________________________
Море.
Leaves` Eyes — Ankomst
Лавкрафт не любит море с его темной водой и отражением грозовых туч. Но море любит его и сегодня стремится обласкать тело не только накатывающей волной, но и порывом ледяного ветра.
Они сидят в черных волнах по пояс — вдвоем, тесно; иногда их почти опрокидывает на спину, топит в ледяной толще; драгоценные доли секунд уходят на то, чтобы прекратить бороться, прекратить искать воздух и покорно качнуться сначала приливом, потом отливом.
Лавкрафту это не мешает. Ему ничего не мешает. Кажется, что ни холод, ни воздух ему не нужны совсем — это пугает его любовника, и тот иногда смотрит в его бесстрастное лицо с испугом.
Черная острая галька впивается в ноги, бедра, царапает тело, брошенная морем, как оружие убийцы. Воздух и вода холодные, но пара упорно не уходит, продолжая сидеть почти неподвижно.
Тело в его руках отчаянно ищет тепла, но Говард холодный. Кожа белая, гладкая. С таким же успехом можно жаться к мраморной статуе и целовать ее ничем не согреваемые уста в попытке вдохнуть жизнь.
Но разница есть. У статуй не бывает таких длинных волос, которые мокрые, и соленые, и вьются, оплетая руки, ноги, горло, как шелковые водоросли, как черные и блестящие путы.
Он прижимает к себе По с посиневшими губами и тенями под глазами, промерзшего, продрогшего, онемевшего. Держит пальцами его лицо, его подбородок. Другой кистью ерошит влажные волосы.
Лавкрафт каждым движением будто говорит о своем равнодушии и отстраненности. Но По видит что-то кроме этой маски. Что-то за ней, под ней. Видит, страшится и не смеет вдохнуть глубже необходимого, а сердце его упорно проталкивает ледяную кровь по сосудам, стараясь сохранить искорку тепла, отыскать хоть что-то живое.
Соль на губах, попав в ранки, причиняет боль — и Аллан скулит. У поцелуя вкус моря, йода, водорослей, беспощадности и неотвратимой судьбы. Говарда не заботит сдавленный звук, когда он проталкивает язык дальше в едва-едва теплый рот. И взметнувшийся испуганной птицей пульс. И хрипы.
Он гладит щеку и любит тепло-замерзшего По в своих объятиях странной, страшной, непонятной никому, кроме самого По, любовью.
Если Эдгар и умрет — то только от его рук, губ, поцелуев, ласк. Останется жить — тоже в его руках, его милостью. Послушный, абсолютно подавляемый, идеально-кукольно-марионеточный, не смеющий перечить, противостоять.
Лавкрафт смотрит, как тот дрожит, и кружево ресниц, голубые веки его и меловые щеки имеют страшно притягательное зрелище. Лазурные тени стекаются в ямочке на подбородке, в ямочке под горлом, где чуть искажает все холодная соленая капля моря. Тени красят чело и края носа, будто кто-то мазнул пастелью. Кто-то равнодушный, вроде него самого.
Он снова целует непослушные, онемевшие губы любовника и не ощущает ответной реакции, даже попытки шевельнуться гаснут, едва вспыхнув, заглушенные изнутри же мертвым холодом стихии.
По уже давно не ощущает своих ног, и оттого холодные пальцы, впивающиеся в бедра, принуждающие продолжать кровь течь по венам, разносить искры тепла и жизни, делают ему больно до выступивших в уголках глаз слез и комка в горле.
Лавкрафт индифферентно ощущает попытку дернуться, царапнуть, вырваться, воспротивиться.
Чтобы тут же подавить ее, стиснув в объятиях, затянуть петли мокрых волос на нежной коже до глубоких следов, которые расцветают красным, бордовым и фиолетово-желтым через время.
Дома он отогреется и будет куда нежнее, но здесь, посреди моря, в его колыбели, он в третий раз целует свою добычу, эту бабочку у себя в руках, трепещущую, шелестящую крыльями, пытающуюся сохранить остатки тепла, жизни и воли.
И в этот раз По отвечает ему, позволяя своему языку сплестись с чужим, вернее, вынуждая самого себя ответить, давясь холодной густой слюной. У них обоих холодные языки, как чешуя рыб, но лишь у По язык столь занемевший, непослушный. Однако он все равно старается, глядя в темные и мертвые глаза того, кого он столь странно и нежно любит.
Лавкрафт ощущает удовлетворение и отпускает его горло, его лицо, его руки и бедра.
По дрожит, крепче вжимается в широкую грудь, разыскивая крохи тепла, которого просто нет, которое бессмысленно искать, фантомное присутствие которого ощущает лишь сам влюбленный Эдгар.
Он просто не может идти, понимает Говард, слишком замерз, пока сидел с ним, пойманный и скованный. Но это ничего. Сегодня можно подбросить в костер их странной любви немного топлива.
Он кутает белое и хрупкое тело своими волосами, своими объятиями, целует ледяными губами острое плечо и несет в дом, где укладывает подле очага на мягкой звериной шкуре. Нагой, преисполненный внутренним светом, с темными пятнами по коже. Дрожащий, мокрый. Счастливый, лихорадочно и безумно блестящий глазами.
Лавкрафт целует острую скулу и набрасывает плед, несет таз с теплой водой и помогает смыть соль, вывести запах моря и холода.
Понадобится всего десять минут, чтобы чистый и отогревшийся По свернулся на мягких шкурах, одетый в свой халат, с чашкой чая, куда Говард добавил мяту, карамельный сироп и тростниковый сахар.
Лавкрафт смотрит, как любимый его страшной любовью мужчина греет длань, то протягивая ее к огню, то прикладывая к тонким стенкам чашки длинные пальцы.
У них любовь такая же, как это море за окном. Холодная, таинственная, непонятная, садистски-мазохистская, руководствующаяся лишь принципом выживания, но в ней бывают свои штормы, свои штили. И в ней, в этой любви, как и в морских глубинах, погибают любые попытки лучиков солнца пробраться на глубину, чтобы прогреть, осветить, выявить живущих там, в толще воды, не известных никому чудовищ.
Лавкрафт смотрит на море в глазах По и улыбается, тонко и незаметно, будто морщась в гримасе.
По видит в черных глазах Говарда живущее в нем глубинное чудовище и тянется, приоткрыв губы, оглаживая волевое лицо.
Тени от камина пляшут на очертаниях их соприкасающихся губ, в блестящих глазах, в сплетении рук, волос, тел, раскинувшихся на шкуре перед камином.
Звук поцелуя тонет в выдохах, столь похожих на шум моря, беснующегося в шторме за окном.