Cloude Guardian
Автор: Cloude Guardian
Фэндом: Katekyo Hitman Reborn!
Основные персонажи: Бьякуран Джессо (100), Мукуро Рокудо (69)
Пэйринг: 169 (Бьякуран/Мукуро)
Рейтинг: NC-17
Жанры: Слэш, Романтика, AU
Предупреждения: OOC
Размер: Драббл, 12 страниц, 1 часть
Статус: закончен
Описание:
– Ну же, Мукуро-кун, не упрямься, идем со мной, если ты будешь послушным, то, может быть, я не убью тебя, – улыбка у Бьякурана яркая и в чем-то очаровывающая, но Рокудо видит скрытое за ней нечто.
И злясь на самого себя, на Джессо, против которого ему сейчас бессмысленно тягаться, Мукуро делает шаг вперед и кладет свою руку в ожидающе протянутую ладонь.
Посвящение:
Nathalie-Nathalie и Debitto.D.Noy
Публикация на других ресурсах:
Уточнять у автора/переводчика
Примечания автора:
Написано было еще в апреле 16 года и с тех пор... бетилось *смешки*
Всю эту запеканку с 169 начала Ната *бесстыдно ткнул пальцем* Я в свое время кричал криком от мысли, что будет где-то Бьякуран не как главный антагонист работы. Но... Но потом в моей жизни появились те, кому я написал посвящение. И все пошло не так, как я продумывал прежде.
Если кто-то решил, что я отошел от реборна и не вернусь - фиг. Я вернусь, мне вторит гром, встревожив тьмы покров ночной :З
Приятного прочтения. Работа выставлена на дайри.
Паблос: vk.com/cloude_guardian
___________________________________________________
В объятиях чужого Неба
Газ медленно выветривался из пустой ночью церкви, в которую заскочил Мукуро, скрываясь от шальной пули и слезоточивых баллончиков.
Слишком медленно.
Сколько он уже так стоял на коленях и плакал?
Мукуро посмотрел на собственные ладони. Перчатки в том месте, которым он вытирал слезы, были чуть темнее; не различить, если не присматриваться.
Чего, конечно, не скажешь о его глазах. За свою жизнь Мукуро только раз видел, как кто-то плачет красиво, и то это был лучший спектакль, который вообще могла устроить настоящая женщина.
У него этот процесс был как у всех обычных смертных — распухшие веки, покрасневшие белки, сжавшиеся в точку зрачки. Губы, горячие и припухшие.
И мокрые перчатки, утянувшие пальцы, подрагивающие в такт дробному от адреналина пульсу.
Радовало лишь то, что все, что сопровождало слезотечение, быстро пройдет.
Звук аплодисментов заставил его вздрогнуть и вскинуть голову; лицо тут же скривилось в гримасе.
Он ненавидел человека, который стоял с улыбкой на губах в проходе между церковными скамьями.
— Бьякуран Джессо.
Джес-со Бья-ку-ран.
Пробуя это имя, произнося по слогам, перекатывая на языке, он выплюнул его, последний раз вытер глаза и с ненавистью уставился на молодого мужчину. Его имя не стало более приятным и не прекратило цепляться кончиком языка о зубы и краешек нёба от того, что он вновь его произнес.
Иллюзионист тяжело оперся на свой трезубец и поднялся, скрипнув кожаным плащом и тесными штанами.
— Рокудо Мукуро, — пожалуй, все, что они могли сделать, это едва заметно кивнуть, признавая друг в друге противников.
Где-то за спиной босса Мельфиоре загрохотали оружием и армейскими ботинками его люди. Вот они рассыпались полукругом от стены до стены, становясь на одно колено, прилаживая свои винтовки на спинку стоящей спереди скамьи, кто-то начал построение вторым рядом, который останется стоять.
Ощутимо дергает мышцу у губы, и улыбка Мукуро кривится.
Он пойман в ловушку. Позади него только алтарь, за которым не укрыться, до витражных окон в стенах по бокам он сможет добраться только с пулей под лопаткой.
Туманник сжимает зубы и едва слышно бормочет проклятье. Все-таки загнали его в угол, как дичь какую-нибудь.
Впрочем, с чем черт не шутит.
Тихо ку-фу-фукнув, Мукуро сменяет одну цифру в окружении красной радужки на другую, делает всего один шаг вперед и для других просто растворяется. В иллюзии, разумеется. Жалкие доли секунд — и первые крики, от которых стынет кровь; первый труп падает лицом вниз, и все сходят с ума. Его ищут взглядом, бездумно палят, отвлекаются, паникуют, прикрывают Джессо.
До Бьякурана два человека, а Зефирный монстр все так же спокоен, как и раньше, улыбается и, чуть повернув голову набок, смотрит, как падает его «охрана».
Не хватает смелости нанести удар, оставляя за его спиной еще дюжину вооруженных человек. Мукуро мелькает лишь на мгновение с другого края, но это иллюзия, а люди падают, кричат, пламя Предсмертной Воли, этот огонек, показывающий, что ты еще жив, гаснет по цепочке у каждого.
Пока иллюзионист не оказывается прямо перед своей целью.
Не думал он, что придется сойтись лицом к лицу — все-таки работа под прикрытием ему всегда подходила куда больше. Трезубец прокручен в руке, напряжение немного отпускает мышцы, а он уже снова заносит его с твердым намерением если не пробить голову, то хотя бы оцарапать ненавистного ему человека.
Пытаться убить Бьякурана таким способом — это как выйти с вилкой против танка.
Тому хватает одной руки, чтобы поймать древко трезубца и удержать, а в следующий момент он срывается вперед и бьет почти наугад, но попадает в живот.
— Проклятье, — выдыхает иллюзионист, отшатываясь. Иллюзии рушатся одна за одной; бесполезные теперь, когда он потерял концентрацию, он не пытается удержать их, только кусает губу и сверкает гетерохромными глазами.
— Вот я тебя и поймал, — Джессо расплывается в довольной улыбке, раскидывает в сторону руки, его раздражающий смешок оглашает притихшие было своды церкви.
Мукуро цыкает и отбрасывает с лица выбившуюся прядь. Длинный хвост хлещет по спине и ягодицам, и Бьякуран, внимательно проводив его взглядом, быстро возвращается к лицу парня; его собственное выглядит заинтригованным, однако в глазах мелькнула задумчивость.
Джессо выпрямился, завел одну руку за спину, вторую протянул Рокудо.
— Ну же, Мукуро-кун, не упрямься, идем со мной, если ты будешь послушным, то, может быть, я не убью тебя, — улыбка у Бьякурана яркая и в чем-то очаровывающая, но Рокудо видит скрытое за ней нечто; это нечто, кажется, больше любит кровь, и оно обещает ему, что это будет его кровь, если он так и будет артачиться, как необъезженный жеребец.
От понимания этого только больше захотелось начать противиться желаниям Зефирного мальчика.
И все же, злясь на самого себя, на Джессо, против которого ему сейчас бессмысленно тягаться, Мукуро сделал шаг вперед и вложил свою руку в ожидающе протянутую ладонь Бьякурана.
Тот улыбнулся шире, резко притянул к себе иллюзиониста, почти как в танце, уткнулся носом в макушку внутренне возмущенного и разъяренного Мукуро, и…
Его оглушило, но по тому, как быстро они взвились в небо, туманник понял, что Бьякуран использовал одну из своих способностей, чтобы быстрее и безопаснее транспортировать свою «головную боль» на базу.
У него было несколько долгих минут, чтобы, цепляясь за форменную куртку Вайт Спелл, разглядывать ослепительно белые крылья, разрезающие небо за спиной его завоевателя.
Признаться, в этом было нечто неопределенно романтичное.
Мукуро облизал враз пересохшие губы и продолжил следить за трепещущими мягкими перышками на внутренней стороне крыльев этого недоангела; ему отчаянно хотелось стать тем котом, который немного, но поощиплет белоснежные крылья. Мукуро даже не стал отрицать, что отчасти, он завидует этой… «части тела» босса Мельфиоре.
Бьякуран очень умело сделал вид, что Мукуро совсем не пленник, а даже напротив — почетный гость, у которого есть все права перемещаться по базе, и пускай, что в сопровождении эскорта.
«Зато не в цепях и не едва живой», — ласково намекнул Джессо, глянув на начавшего бушевать хранителя Тумана.
Сидя в предоставленной ему комнате на оказавшейся необычно мягкой кровати, доверенный исключительно своей фантазии, иллюзионист проклинал собственный расчетливый ум и умение просчитывать все до мелочей. Может, стоило попробовать бороться сразу насмерть? Ведь мог же если не убить, то хотя бы потрепать. В конце концов, быть пленником тоже довольно позорно. Будто каждая мельфиорская собака смотрит на него свысока. Рокудо не привык и не собирается привыкать к подобному.
Здравый смысл тут же остудил внутренний бунт.
Ну, довел бы он Бьякурана до легкого изнеможения, а себя до полусмерти. И кому он бы этим помог?
Его комната умело затеряна среди покоев командования Мельфиоре. Джессо лично показал ему ее и указал на соседнюю, как на свою.
Видимо, намекая, что будет часто проверять, что его подопечный не улизнул куда подальше.
Тонкое обоняние щекочет запах цветов, и Мукуро переводит взгляд на расставленные в разных углах вазы. Белые лилии пахнут одуряюще, мигрень не заставляет себя долго ждать и обрушивается на голову через десяток минут, вынудив иллюзиониста попытаться выйти из комнаты, царапнув дверь, задыхаясь от образовавшейся во рту густой слюны.
Закрыто.
Когда его успели запереть?
Рокудо в бессильной ярости рычит, делает круг по комнате, потом первые цветы смяты в руках, за ними стебли, растерзаны листья. Вода в вазе свежая; то, что ему нужно. Мукуро оглядывается в поисках чистой ткани и с довольным куфуфуканьем отрывает нужный ему клок от наволочки.
Через повязку запах долетает слабее, но он так пропитал душную комнату без окон, что можно сойти с ума. Заснуть здесь — как заснуть на пытках.
И все же, поправляя заправленную за ушко ткань, облепившую низ лица, Мукуро скидывает свой плащ и ставит трезубец. Одна стена пустая, и у иллюзиониста возникает гениальная по своей сути идея; он встает возле свободного угла и ведет кончиками пальцев, немного с любопытством, немного с уверенностью, что он обязан что-нибудь здесь найти.
Пальцы натыкаются на неровный стык, визуально совершенно незаметный. Поиск, как открыть механизм двери, затянулся, приходится возиться довольно долго — кто же знал, что можно спрятать незаметную кнопку среди шахматной чехарды плиточек?
Дверь отъезжает с тихим шелестом. За ней оказывается довольно просторное помещение, которое объединяет в себе туалет и ванную — такого большого размера, что там запросто можно утопить кого-нибудь (Мукуро с мрачным удовольствием себе представил Джессо). В углу возле ванной, в белой керамической вазе, застенчиво поблескивающей матовой глазурью, разместился еще один букет лилий; за удивительно короткий срок — цветы еще были свежими — они полностью отравили весь воздух.
Стиснув в испачканной обильным соком руке лохмотья собранных букетов, он оказался возле вазы и с остервенением смял благоухающие, будто насмехающиеся над его слабостью цветы, и запихал их на самое дно. С чувством невыразимого омерзения и отвращения, злости он зашвырнул в белое горло изломанные стебли ободранных и разорванных цветов, представляя, что это глотка Бьякурана. На кафельный, слабо бланжевый цвет плитки, качнувшись в воздухе, опали сочные, со следами сгибов лепестки. Вздернув голову, с чувством глубокой удовлетворенности на лице и в душе, Мукуро тщательно вымыл руки, сдернул с себя одежду, желая смыть с неё и себя одуряющий запах могильных цветов. Если его кто и похоронит, это точно не будет Бьякуран.
В комнату он вернулся умиротворенным и с самым невозмутимым видом человека, выполнившего свой долг и отвоевавшего территорию у ненавистных растений. Вольготно расположившись на широкой постели — кажется, Джессо любил впечатлять всех масштабами даже в своем доме, он погрузился в блаженные думы о том, сколько времени пройдет, прежде чем дверь его комнаты все-таки откроют, и он эффектно сможет выцарапать красивые бледно-лиловые глаза пленившего его обманчиво ласкового чудовища.
Своего «гостя» Небо Мельфиоре проведал тремя часами позже. Стоило только закрыться двери и вспыхнуть мягкому свету светильников, как у Бьякурана дыхание перехватило.
Он, конечно, знал, что в комнате нет даже халата, чтобы переодеться после душа.
Но такая смелость приятно поражала воображение.
На широкой кровати иллюзионист устроился по-королевски, но простынь с бедер явно пыталась уползти уже давно. И сейчас, когда туманник ежился, потревоженный порывом ворвавшегося ласкового ветерка, сползла еще сильнее, открывая взору сладостно плавную линию спины и закругление ягодиц.
Абсолютно нагих.
Это больше походило на то, как готовят натурщиков художники. Джессо даже пожалел, что он тут не для того, чтобы написать подобное восхитительное зрелище.
Он здесь, чтобы…
Бросив короткий взгляд на сменную одежду в своих руках, Бьякуран решительно открыл дверцу шкафа и спрятал стопку на верхней полке.
Теперь это лишнее.
Молния с тихим жужжанием разъехалась в сторону, когда парень потянул застежку, и форменная куртка быстро оказалась на полу, открывая черную рубашку, красиво очерчивающую торс Бьякурана. Но вскоре и она оказалась сброшена светловолосым парнем, который был уже на подступах к кровати.
Джессо поставил колено в изножье, потом второе, взбираясь на ложе туманника. Пальцы сомкнулись на крае простыни, и Небо плавно потянул её прочь, жадно любуясь открывающимся видом.
Каждый сантиметр светлой кожи выглядел шелковистым, и не тянуть руки было просто невозможно. Интуиция же отчего-то пару раз тренькнула, и Небо слегка поджал губы.
Неужели он так хотел обмануться, что поверил в иллюзию?
И все же верить, что это реальность, очень хотелось, так что тонкие пальцы без сожаления скользнули по лодыжке и вверх, до бедра, и эти несколько мгновений были необычайно сладкими. Бьякуран ни капли не жалел о них, когда ему в бок врезался кто-то невидимый и бросил на постель, тут же усаживаясь верхом на бедра, с тихим «Ку-фу-фу, сам попался».
Босс Мельфиоре улыбнулся, когда иллюзия спала. Мукуро был в одних штанах, явно поспешно натянутых на тело — это выдавал завернувшийся край.
— А я так надеялся, что это не иллюзия. Ты жесток, Мукуро-кун, — с легкостью и без обиды проговорил парень, испытывая странное удовольствие от того, что он так попал, но теперь может любоваться своим пленником, будучи придавленным им к постели.
— Ку-фу-фу, только дурак бы попался на такую откровенную провокацию, — усмехнулся иллюзионист, вскинув голову, и его шелковистые волосы упали на лицо блондина, который тут же жадно и глубоко вдохнул исходящий от них аромат.
— Я не из тех, кого можно назвать дураком так просто, милый Мукуро-кун, — Джессо улыбнулся чуть шире, руками мягко поглаживая доступные ему в таком положении кисти иллюзиониста, водя пальцами легко-легко. И кому другому, скорее всего, было бы только щекотно от такого.
Рокудо же вздрогнул и прикусил губу — чувствительная кожа туманников всегда была поводом для споров и пересудов. Но этот явно относился к тому самому, необычайно чувствительному классу.
А это значило, что как бы его не держал Мукуро, Бьякуран, который потратил последнюю пару лет на изучение своих возможностей в случае, если желанный объект окажется в его руках, все равно будет в выигрыше.
Ведь он хорошо осведомлен о том, на какие кнопки надо жать, чтобы Рокудо в итоге все равно стонал под ним.
От удовольствия, разумеется.
Чужие руки дрогнули и отдернулись, и это стало поводом положить широкие ладони на узкую талию. Небо смеялся в лицо Туману, доказывая свою власть прикосновениями и ласками, и теперь уже Мукуро стремился отделаться от них, сбежать от щекотных и теплых поглаживаний.
А потом в паху быстро скрутился тугой узел возбуждения, и бежать стало некуда.
Да, это была не вовремя всплывшая его особенность. Но и отстраниться, не ощущать сладкого напряжения внизу живота он уже не мог. Его достаточно заводила опасность, а получить в дополнение к этому еще и откровенные поглаживания… Да и вообще, Джессо явно был настроен не на драку, и оставаться в своей полной боевой готовности у Рокудо просто не получалось.
Это как пытаться сжечь девственницу-невесту у алтаря из огнемета, крича о происках Сатаны. Ощущения были неправильные, извращенные, и ему бы взять себя в руки и вырвать черное сердце из груди противника.
Но, кажется, что эти ласки, скольжение ладоней по телу, просто испивали его решимость.
Мукуро уже не мог и не хотел противостоять. Он начал понимать, какой хитростью Бьякуран получил в свои сети Юни; никакого насилия, только обещание ласки, удовольствия и заботы, а им, изголодавшимся по миру, больше ничего и не хочется, кроме покоя в дополнение ко всему выше перечисленному.
Судорожный вздох, когда подушечки больших пальцев скользят прямо по бугорку на штанах. У него не было времени просушить вещи, и кроме штанов он не успел ничего натянуть. Сейчас это обернули против него самым возмутительным образом, поглаживая и давя на оказавшийся внутри шов.
Мукуро прикрыл глаза и откинулся на согнутые в коленях ноги Джессо, поглядывая темными глазами из-за кружева ресниц и завесы длинных волос.
Царапнув ноготками по коже, Бьякуран потянул штаны вниз, стягивая их до колен сидящего верхом иллюзиониста, любуясь на открывшееся зрелище, как на самую долгожданную картину в коллекции.
О, картина и правда была долгожданной. Из всего сборища Хранителей Вонголы Десятого оставить в живых хотелось только это живущее под арестом и постоянным наблюдением чудо, да невероятно сильного по слухам Хранителя Облака, убить которого, впрочем, так и так не удавалось, хотя он светился по всему миру, чем необычайно раздражал.
Запахло смазкой, и Джессо подался вперед, сталкивая Мукуро пониже, ощущая, как шкодливые пальцы легли на пах, сжимая и массируя до стона, до сладостной дрожи и жара где-то в груди.
Шелк губ был именно таким, каким его все время воображал Небо. Язык — юркий и влажный, прохладная влага на устах нетерпеливо подавшегося вперед Бьякурана. А поцелуй — как будто он лизнул оголенный провод, разряд от которого прошелся по всему телу, заколол в кончиках пальцев и перехватил легкие судорогой, как от резкого вдоха после обливания холодной водой.
Жадное дыхание, настоящая война за право украсть одному у другого немного живительного кислорода и влаги с языков, пока они не оторвались друг от друга; Джессо вновь откинулся на постель, только теперь обнаружив, что Мукуро успел стащить с него штаны до бедер. От этого по лицу расползлась кривая усмешка — он многое сегодня обнаруживал с опозданием.
А может, это просто Рокудо так на него воздействовал.
— Ты так и хочешь быть сверху, милый Мукуро-кун? — с затаенной в дыхании нежностью поинтересовался Небо, ладонью оглаживая его вытянутую вдоль себя ногу. Потом повернул голову и принялся легонько целовать аккуратные пальчики, один за одним, вдохновенно заскользил губами к лодыжке, которую оказалось приятно захватить пальцами.
Нежность и страсть, желание подчинить и желание доставить удовольствие — в крови они смешались и не давали выбрать что-то одно, единственно верное.
А существовало ли оно?
— Я хочу быть сверху в конце. Да и слабо верится, что в первый раз ты позволишь мне такую вольность, как оседлать тебя, — Туман пошевелил пальцами, смакуя новые ощущения, язык скользнул по губам очень развратно и соблазнительно; на миг даже захотелось потянуть за длинные пряди и захватить губы новым поцелуем, так, чтобы столкнулись зубы, чтобы выпить эту сладость до самого дна, пока Мукуро под ним не начнет захлебываться и задыхаться в стонах и вскриках.
Да, пожалуй, он и правда не позволит ему в первый раз сохранить свою гордость. Так что, допустим, пусть в самом начале будет одна заломленная рука и красиво прогнувшаяся в пояснице спинка, а уже потом длинноволосый превратится во властного всадника.
Мукуро соскользнул с чужого тела и занялся тем, что помог снять штаны до конца. После этого Джессо пришлось ждать, пока он возьмет масло из душевой и принесет его в комнату. Стало досадно, что он не догадался захватить смазку. Для Мукуро он выбирал все с лилиями, а тут как назло выложил.
Но наконец Мукуро выскользнул из озаренной светом ванной комнаты; на миг застыл в проходе, как в раме, и Бьякуран лишний раз ощутил, как взволнованно забилось сердце. Быстро облизавшись в предвкушении, молодой мужчина протянул руки к такому недосягаемому сейчас иллюзионисту, требуя продолжения уже в постели.
Мукуро вытянулся на животе посреди кровати, раскраснелся и все же раздвинул ноги, прежде чем поднял бедра повыше и встал на локти. Спина прогнулась, волосы скользили отчасти вдоль нее, отчасти у лица, зато Бьякуран прекрасно видел покрасневшие кончики увитых сережками ушек.
Это было даже красивей и реалистичней, чем в самых смелых мечтах.
Несколько мгновений, мучительно долгих для стесняющегося иллюзиониста, Небо запечатлевал в памяти эту картину, после чего аккуратно приблизился и за волосы потянул голову Рокудо назад, приникая к губам жадным поцелуем, ловя в него, как в ловушку, тихий взволнованный шепот и стоны, каждый звук, который дарил ему Мукуро.
На длинных пальцах уже было теплое масло, которое теперь щедро капнуло и защекотало между раздвинутых пальцами упругих ягодиц. Мукуро выгнулся сильнее, когда внутрь развратно медленно скользнул первый палец и начал двигаться, оказываясь все глубже и дальше. Бедра немного вильнули, но потом подушечка пальца, до этого оглаживавшего стенки, натолкнулась на чувствительный бугорок простаты.
И от волны, кажется жидкого удовольствия, прокатившегося по телу, Мукуро почти вскрикнул, рывком отдернулся, затем толкнул бедра назад, желая ощущать больше, сильнее. Тело покрылось мурашками, охваченное волной возбуждения, и оттого было так приятно опуститься грудью на постель и потереться, как коту, замутненным взглядом глянув на довольно улыбнувшегося ему Бьякурана.
Сердце в груди иллюзиониста билось невыносимо быстро, он отчетливо улавливал момент, когда сердечная мышца сжималась, проталкивая вскипающую кровь в сосуды, затем расслаблялась.
Мягко покачивая бедрами, Рокудо задал свой темп, и Бьякуран ему не противостоял, только вдвигал увереннее палец, а за ним второй и третий, от чего иллюзионист только сладостно дрожал и выгибался.
Он с самого начала был чувствительнее других, но вот так, как теперь, еще не было, и он заплетающимся языком пытался вышептать, обозначить границы и ощущения от сладостного удовольствия, от острой боли, изредка пронзавшей его в процессе ласки.
Признаться, самому Бьякурану было хорошо и одновременно как-то сладко плохо от одного вида иллюзиониста, такого податливого и развратного, такого доступного, но принадлежащего теперь только ему. Перехватывало дыхание, и застревала в горле густая, жадная слюна.
Как долго он фантазировал, мечтал, размышлял о подобном? Как долго просыпался от несбыточных видений, стряхивая их с глаз кончиками пальцев?
Он еще даже ни разу не видел чужого Хранителя вживую, а уже хотел его, этот дразнящий туманный образ, который проскальзывал между пальцев в его снах и скрывался за безжалостно бьющим по векам светом реальности.
Три пальца выскользнули с влажным звуком, Мукуро сорвано выдохнул и покрепче вцепился в постель, хмуря тонкие брови и с нетерпением ожидая, пока его тело ощутит то самое обещанное сладкое, запретное ощущение заполненности, почти болезненное и такое желанное сейчас.
Бьякуран в последний раз окинул взглядом этот вид. Этот взгляд Мукуро снизу вверх вполоборота, глаза, обессмыслившиеся от удовольствия, расслабленное лицо, приоткрытые губы. В будущем Бьякуран обещает целовать их много и часто, до припухлостей и ссадинок. Но сегодня ему больше хочется заполучить туманника полностью; быть может, во время второго захода они смогут?..
Головка возбужденного члена была скользкой и шелковисто-прохладной. Джессо дразняще скользнул ею от промежности вверх и обратно, до ануса, а затем толкнулся одним плавным движением, ощущая охвативший его экстаз; жарко, туго, тесно, и он первый, кому Мукуро позволил тронуть себя подобным образом, захватить до самого конца.
Ведь первый же?
Тень сомнения на миг закралась в голову, и это отразилось на лице, хотя Бьякуран эту мысль тут же оттолкнул.
Какая разница, если сейчас — он хозяин положения и распоряжается судьбой своего любимого пленника?
Толчки были уверенными, скольжение внутрь и наружу, поставленное на повтор, снова и снова. Менялись лишь сила, глубина и скорость, пока Джессо искал такой темп, от которого Рокудо под ним зайдется в полном удовольствия крике, прокогтит на постели знак своего бесконтрольного наслаждения, своего подчинения и покорности чужим рукам, а потом кончит, содрогаясь и тихо выдыхая его имя в образовавшуюся тишину!
Мукуро же сгорал от порочности и стыда. Так беспутно утонуть в запретной страсти… Кто еще, как не он, мог оказаться в подобном положении?
Спину обжигали частые поцелуи и редкие укусы, чередовавшиеся с явным проставлением меток на светлой коже спины. Особенно досталось его лопаткам, и почему-то вновь вспомнились сияющие белоснежные крылья за спиной Бьякурана. Теперь их хотелось трогать и видеть над собой в постели, останавливаться на них взглядом и, томно прикрывая глаза, облизываться, теша себя мыслью, что чуть позже этими крыльями его укроют, нежно и тепло, как и положено в такой момент.
В паху тянуло и дергало все чаще, и он довольно простонал, когда плоть сжала чужая ладонь, лаская, двигаясь в том же темпе. Ради такого даже не жаль, что сейчас он в чужих руках, под чужим телом, и эти губы, хватая край ушной раковины, облизывая, шепчут ему «мой» и «люблю».
И пусть он уже давно не верил, что найдется тот, ради которого он сможет осесть, оставить свою деятельность и замашки двойного агента. Ведь туманник жил играючи и не видел ничего зазорного в том, чтобы быть свободным и от людских предрассудков. Бьякуран же теперь будто взялся его переубеждать, говоря «сможешь», «оставишь» и «будешь моим, никаких игр и лжи».
Головку опасно сжали и болезненно потерли, и Мукуро захлебнулся во вскрике. Толчок, еще, еще и еще, а потом внутри стало жарко от хлынувшей чужой спермы, и именно это ощущение заставило Хранителя Тумана всхлипнуть и кончить, пачкая чужие пальцы и постель белесой спермой, густой и горячей.
— Ох, Мукуро-кун… Какой ты сладкий… — они сменили позу, и теперь Мукуро поглядывал на распростертого под ним на спине молодого мужчину, бесстыдно скользящего языком по перепачканным спермой пальцам. От такого его вида хотелось сгореть от смущения.
Он уперся ладонями в сильную грудь. Бьякуран явно успел потратить время где-то вроде спортзала, потому что сквозь кожу приятно проглядывали крепкие, хорошо развитые мышцы.
Впрочем, Мукуро тоже мог похвастаться местами, где они у него красиво перекатывались, и сегодня это, например, был пресс, а благодаря кое-какому другому месту, которое Джессо тоже вскоре ощутит сполна, Рокудо сможет проверить, насколько туго он может сомкнуться, поймав его любовника в настоящий сладостный капкан страстей.
Приподнять бедра и медленно скользнуть вниз, откидывая голову, будто в изнеможении. О, как ему сейчас было хорошо!
Бьякуран не без удовольствия огладил красивые руки до предплечий и обратно, потом согнутые в коленях ноги, которыми его сжали так крепко и сильно. Ноги у Мукуро были невероятно красивыми, как и его спина, сплошь плавные линии и чувственные изгибы, красивые сужения, которые он непременно будет гладить и целовать, целовать и гладить, без остановки.
Первые неуверенные движения, а затем Рокудо нашел свой ритм и принялся двигаться для них обоих, за них обоих, облизывая пересохшие губы и часто, но тяжело дыша, шумно, и Джессо смотрел на то, как расширяется его грудная клетка от усилий, как проступают красивые, но не подавляющие рельефностью, только прорисовывающиеся мышцы на животе.
Этот животик невыносимо хотелось поцеловать, хотя бы вскользь, и было даже жаль, что он не увидел Мукуро таким сразу. Афродита — и та бы позавидовала красоте и ладности этого мужчины, его длинным роскошным волосам и не по-мужски гибкому телу, тому, насколько он желанен для Бьякурана в эту минуту.
Бьякуран получал удовольствие и был готов воспевать Рокудо, каждую деталь его внешности, каждую часть тела, будь то сильные, крепкие ноги или изящная, как стебель цветка, спина; руки, подобные рукам известного пианиста, и столь же стремительно несущие смерть, как рождается новая идея в прекрасной голове; подтянутый живот; волосы, распущенные и с дразнящим шелестом скользящие вдоль тела при всяком движении; упругие ягодицы, которые сейчас тоже то сладостно напрягались под руками, то становились мягче.
Темп рос, Мукуро весь отдался ему, своим ощущениям и порывам, его руки взмыли вверх, когда он принялся так красиво оглаживать самого себя, скользя пальцами по чувствительной шее, груди, задевая маленькие острые соски, отчего те стали двумя жесткими горошинками под пальцами, когда Бьякуран вздумал провести по ним вслед за иллюзионистом; дрожь прошила его спину, он выгнулся, после сжался, и от этого сильнее напрягся низ живота. Тогда Бьякуран царапнул по ним ноготками, и это послало в пах крошечную искорку томного желания, и захотелось сорваться в диком темпе, чтобы было слышно шлепки тела о тело, когда Бьякуран погружается в него на всю длину. Усмехнувшись собственной испорченности, Мукуро мучительно застонал.
Выступающие ребра, бока, напряженный живот, к которому стоило лишь прижать ладони, чтобы ощутить внутри себя чужую плоть. Это ощущение было невероятным и потрясло что-то внутри иллюзиониста. Он вдруг всхлипнул и сжался, наверняка до боли, потому что Небо охнул и взял дело в свои руки, уверенно двигаясь навстречу, не давая прерваться череде искорок, которые скапливались в паху и грозили вырваться, подобно огню, сжигая все вокруг.
Мукуро оргазм накрыл первым, и такого он еще не ощущал. Удовольствие оглушало. Он ослеп от заплясавших под веками вспышек, оглох от шума крови в ушах, и только скользя сухим от частого дыхания языком по губам, он понимал, что реальный мир еще не исчез, и эти толчки, продлевающие его в оргазм дальше, были уже чересчур, уже лишние, ему уже много!
Кажется, он выкричал это, выстонал, жалобно и протяжно, снова сжался, и внутри вновь стало жарко, а руки, поддерживающие его все это время, потянули его вниз.
Из своего безразличного, теплого состояния уютной неги он вынырнул лишь через какое-то время. Часов не было, да никто и не засекал бы.
Им просто было хорошо на волне накрывшего единения, и считать время было ни к чему.
Они все еще были сплетены, тесно, жарко, но на спине уже остывала приятная испарина, от чего дальше по телу спасала как-то криво наброшенная на их бедра простынь. Забавно, что он до этого не ощутил ее.
Бьякуран гладил его длинные волосы, пропускал между пальцев пряди и целовал, жадно вдыхал исходящий от них запах. Мукуро занялся тем же, стоило только отыскать несколько белых прядок подлиннее.
Он помнил, что в прошлом Джессо носил волосы другой длины. Остались ли эти пряди от того времени? Или же отросли, пока их хозяин был занят тем, что кусочками и кусками захватывал мир?
Ладонь, вдруг скользнув по плечу и лопатке, спустилась по спине ниже, до закругления ягодиц, потом вдруг пальцы надавили на ребра и Мукуро с опозданием прерывисто засмеялся, когда Бьякуран пощекотал его снова и ловко подмял под себя, замыкая смеющиеся губы теплым и мягким поцелуем. И Мукуро закрыл глаза, растворяясь в нем.
Ему просто было хорошо в объятиях чужого Неба.
Фэндом: Katekyo Hitman Reborn!
Основные персонажи: Бьякуран Джессо (100), Мукуро Рокудо (69)
Пэйринг: 169 (Бьякуран/Мукуро)
Рейтинг: NC-17
Жанры: Слэш, Романтика, AU
Предупреждения: OOC
Размер: Драббл, 12 страниц, 1 часть
Статус: закончен
Описание:
– Ну же, Мукуро-кун, не упрямься, идем со мной, если ты будешь послушным, то, может быть, я не убью тебя, – улыбка у Бьякурана яркая и в чем-то очаровывающая, но Рокудо видит скрытое за ней нечто.
И злясь на самого себя, на Джессо, против которого ему сейчас бессмысленно тягаться, Мукуро делает шаг вперед и кладет свою руку в ожидающе протянутую ладонь.
Посвящение:
Nathalie-Nathalie и Debitto.D.Noy
Публикация на других ресурсах:
Уточнять у автора/переводчика
Примечания автора:
Написано было еще в апреле 16 года и с тех пор... бетилось *смешки*
Всю эту запеканку с 169 начала Ната *бесстыдно ткнул пальцем* Я в свое время кричал криком от мысли, что будет где-то Бьякуран не как главный антагонист работы. Но... Но потом в моей жизни появились те, кому я написал посвящение. И все пошло не так, как я продумывал прежде.
Если кто-то решил, что я отошел от реборна и не вернусь - фиг. Я вернусь, мне вторит гром, встревожив тьмы покров ночной :З
Приятного прочтения. Работа выставлена на дайри.
Паблос: vk.com/cloude_guardian
___________________________________________________
В объятиях чужого Неба
Газ медленно выветривался из пустой ночью церкви, в которую заскочил Мукуро, скрываясь от шальной пули и слезоточивых баллончиков.
Слишком медленно.
Сколько он уже так стоял на коленях и плакал?
Мукуро посмотрел на собственные ладони. Перчатки в том месте, которым он вытирал слезы, были чуть темнее; не различить, если не присматриваться.
Чего, конечно, не скажешь о его глазах. За свою жизнь Мукуро только раз видел, как кто-то плачет красиво, и то это был лучший спектакль, который вообще могла устроить настоящая женщина.
У него этот процесс был как у всех обычных смертных — распухшие веки, покрасневшие белки, сжавшиеся в точку зрачки. Губы, горячие и припухшие.
И мокрые перчатки, утянувшие пальцы, подрагивающие в такт дробному от адреналина пульсу.
Радовало лишь то, что все, что сопровождало слезотечение, быстро пройдет.
Звук аплодисментов заставил его вздрогнуть и вскинуть голову; лицо тут же скривилось в гримасе.
Он ненавидел человека, который стоял с улыбкой на губах в проходе между церковными скамьями.
— Бьякуран Джессо.
Джес-со Бья-ку-ран.
Пробуя это имя, произнося по слогам, перекатывая на языке, он выплюнул его, последний раз вытер глаза и с ненавистью уставился на молодого мужчину. Его имя не стало более приятным и не прекратило цепляться кончиком языка о зубы и краешек нёба от того, что он вновь его произнес.
Иллюзионист тяжело оперся на свой трезубец и поднялся, скрипнув кожаным плащом и тесными штанами.
— Рокудо Мукуро, — пожалуй, все, что они могли сделать, это едва заметно кивнуть, признавая друг в друге противников.
Где-то за спиной босса Мельфиоре загрохотали оружием и армейскими ботинками его люди. Вот они рассыпались полукругом от стены до стены, становясь на одно колено, прилаживая свои винтовки на спинку стоящей спереди скамьи, кто-то начал построение вторым рядом, который останется стоять.
Ощутимо дергает мышцу у губы, и улыбка Мукуро кривится.
Он пойман в ловушку. Позади него только алтарь, за которым не укрыться, до витражных окон в стенах по бокам он сможет добраться только с пулей под лопаткой.
Туманник сжимает зубы и едва слышно бормочет проклятье. Все-таки загнали его в угол, как дичь какую-нибудь.
Впрочем, с чем черт не шутит.
Тихо ку-фу-фукнув, Мукуро сменяет одну цифру в окружении красной радужки на другую, делает всего один шаг вперед и для других просто растворяется. В иллюзии, разумеется. Жалкие доли секунд — и первые крики, от которых стынет кровь; первый труп падает лицом вниз, и все сходят с ума. Его ищут взглядом, бездумно палят, отвлекаются, паникуют, прикрывают Джессо.
До Бьякурана два человека, а Зефирный монстр все так же спокоен, как и раньше, улыбается и, чуть повернув голову набок, смотрит, как падает его «охрана».
Не хватает смелости нанести удар, оставляя за его спиной еще дюжину вооруженных человек. Мукуро мелькает лишь на мгновение с другого края, но это иллюзия, а люди падают, кричат, пламя Предсмертной Воли, этот огонек, показывающий, что ты еще жив, гаснет по цепочке у каждого.
Пока иллюзионист не оказывается прямо перед своей целью.
Не думал он, что придется сойтись лицом к лицу — все-таки работа под прикрытием ему всегда подходила куда больше. Трезубец прокручен в руке, напряжение немного отпускает мышцы, а он уже снова заносит его с твердым намерением если не пробить голову, то хотя бы оцарапать ненавистного ему человека.
Пытаться убить Бьякурана таким способом — это как выйти с вилкой против танка.
Тому хватает одной руки, чтобы поймать древко трезубца и удержать, а в следующий момент он срывается вперед и бьет почти наугад, но попадает в живот.
— Проклятье, — выдыхает иллюзионист, отшатываясь. Иллюзии рушатся одна за одной; бесполезные теперь, когда он потерял концентрацию, он не пытается удержать их, только кусает губу и сверкает гетерохромными глазами.
— Вот я тебя и поймал, — Джессо расплывается в довольной улыбке, раскидывает в сторону руки, его раздражающий смешок оглашает притихшие было своды церкви.
Мукуро цыкает и отбрасывает с лица выбившуюся прядь. Длинный хвост хлещет по спине и ягодицам, и Бьякуран, внимательно проводив его взглядом, быстро возвращается к лицу парня; его собственное выглядит заинтригованным, однако в глазах мелькнула задумчивость.
Джессо выпрямился, завел одну руку за спину, вторую протянул Рокудо.
— Ну же, Мукуро-кун, не упрямься, идем со мной, если ты будешь послушным, то, может быть, я не убью тебя, — улыбка у Бьякурана яркая и в чем-то очаровывающая, но Рокудо видит скрытое за ней нечто; это нечто, кажется, больше любит кровь, и оно обещает ему, что это будет его кровь, если он так и будет артачиться, как необъезженный жеребец.
От понимания этого только больше захотелось начать противиться желаниям Зефирного мальчика.
И все же, злясь на самого себя, на Джессо, против которого ему сейчас бессмысленно тягаться, Мукуро сделал шаг вперед и вложил свою руку в ожидающе протянутую ладонь Бьякурана.
Тот улыбнулся шире, резко притянул к себе иллюзиониста, почти как в танце, уткнулся носом в макушку внутренне возмущенного и разъяренного Мукуро, и…
Его оглушило, но по тому, как быстро они взвились в небо, туманник понял, что Бьякуран использовал одну из своих способностей, чтобы быстрее и безопаснее транспортировать свою «головную боль» на базу.
У него было несколько долгих минут, чтобы, цепляясь за форменную куртку Вайт Спелл, разглядывать ослепительно белые крылья, разрезающие небо за спиной его завоевателя.
Признаться, в этом было нечто неопределенно романтичное.
Мукуро облизал враз пересохшие губы и продолжил следить за трепещущими мягкими перышками на внутренней стороне крыльев этого недоангела; ему отчаянно хотелось стать тем котом, который немного, но поощиплет белоснежные крылья. Мукуро даже не стал отрицать, что отчасти, он завидует этой… «части тела» босса Мельфиоре.
Бьякуран очень умело сделал вид, что Мукуро совсем не пленник, а даже напротив — почетный гость, у которого есть все права перемещаться по базе, и пускай, что в сопровождении эскорта.
«Зато не в цепях и не едва живой», — ласково намекнул Джессо, глянув на начавшего бушевать хранителя Тумана.
Сидя в предоставленной ему комнате на оказавшейся необычно мягкой кровати, доверенный исключительно своей фантазии, иллюзионист проклинал собственный расчетливый ум и умение просчитывать все до мелочей. Может, стоило попробовать бороться сразу насмерть? Ведь мог же если не убить, то хотя бы потрепать. В конце концов, быть пленником тоже довольно позорно. Будто каждая мельфиорская собака смотрит на него свысока. Рокудо не привык и не собирается привыкать к подобному.
Здравый смысл тут же остудил внутренний бунт.
Ну, довел бы он Бьякурана до легкого изнеможения, а себя до полусмерти. И кому он бы этим помог?
Его комната умело затеряна среди покоев командования Мельфиоре. Джессо лично показал ему ее и указал на соседнюю, как на свою.
Видимо, намекая, что будет часто проверять, что его подопечный не улизнул куда подальше.
Тонкое обоняние щекочет запах цветов, и Мукуро переводит взгляд на расставленные в разных углах вазы. Белые лилии пахнут одуряюще, мигрень не заставляет себя долго ждать и обрушивается на голову через десяток минут, вынудив иллюзиониста попытаться выйти из комнаты, царапнув дверь, задыхаясь от образовавшейся во рту густой слюны.
Закрыто.
Когда его успели запереть?
Рокудо в бессильной ярости рычит, делает круг по комнате, потом первые цветы смяты в руках, за ними стебли, растерзаны листья. Вода в вазе свежая; то, что ему нужно. Мукуро оглядывается в поисках чистой ткани и с довольным куфуфуканьем отрывает нужный ему клок от наволочки.
Через повязку запах долетает слабее, но он так пропитал душную комнату без окон, что можно сойти с ума. Заснуть здесь — как заснуть на пытках.
И все же, поправляя заправленную за ушко ткань, облепившую низ лица, Мукуро скидывает свой плащ и ставит трезубец. Одна стена пустая, и у иллюзиониста возникает гениальная по своей сути идея; он встает возле свободного угла и ведет кончиками пальцев, немного с любопытством, немного с уверенностью, что он обязан что-нибудь здесь найти.
Пальцы натыкаются на неровный стык, визуально совершенно незаметный. Поиск, как открыть механизм двери, затянулся, приходится возиться довольно долго — кто же знал, что можно спрятать незаметную кнопку среди шахматной чехарды плиточек?
Дверь отъезжает с тихим шелестом. За ней оказывается довольно просторное помещение, которое объединяет в себе туалет и ванную — такого большого размера, что там запросто можно утопить кого-нибудь (Мукуро с мрачным удовольствием себе представил Джессо). В углу возле ванной, в белой керамической вазе, застенчиво поблескивающей матовой глазурью, разместился еще один букет лилий; за удивительно короткий срок — цветы еще были свежими — они полностью отравили весь воздух.
Стиснув в испачканной обильным соком руке лохмотья собранных букетов, он оказался возле вазы и с остервенением смял благоухающие, будто насмехающиеся над его слабостью цветы, и запихал их на самое дно. С чувством невыразимого омерзения и отвращения, злости он зашвырнул в белое горло изломанные стебли ободранных и разорванных цветов, представляя, что это глотка Бьякурана. На кафельный, слабо бланжевый цвет плитки, качнувшись в воздухе, опали сочные, со следами сгибов лепестки. Вздернув голову, с чувством глубокой удовлетворенности на лице и в душе, Мукуро тщательно вымыл руки, сдернул с себя одежду, желая смыть с неё и себя одуряющий запах могильных цветов. Если его кто и похоронит, это точно не будет Бьякуран.
В комнату он вернулся умиротворенным и с самым невозмутимым видом человека, выполнившего свой долг и отвоевавшего территорию у ненавистных растений. Вольготно расположившись на широкой постели — кажется, Джессо любил впечатлять всех масштабами даже в своем доме, он погрузился в блаженные думы о том, сколько времени пройдет, прежде чем дверь его комнаты все-таки откроют, и он эффектно сможет выцарапать красивые бледно-лиловые глаза пленившего его обманчиво ласкового чудовища.
Своего «гостя» Небо Мельфиоре проведал тремя часами позже. Стоило только закрыться двери и вспыхнуть мягкому свету светильников, как у Бьякурана дыхание перехватило.
Он, конечно, знал, что в комнате нет даже халата, чтобы переодеться после душа.
Но такая смелость приятно поражала воображение.
На широкой кровати иллюзионист устроился по-королевски, но простынь с бедер явно пыталась уползти уже давно. И сейчас, когда туманник ежился, потревоженный порывом ворвавшегося ласкового ветерка, сползла еще сильнее, открывая взору сладостно плавную линию спины и закругление ягодиц.
Абсолютно нагих.
Это больше походило на то, как готовят натурщиков художники. Джессо даже пожалел, что он тут не для того, чтобы написать подобное восхитительное зрелище.
Он здесь, чтобы…
Бросив короткий взгляд на сменную одежду в своих руках, Бьякуран решительно открыл дверцу шкафа и спрятал стопку на верхней полке.
Теперь это лишнее.
Молния с тихим жужжанием разъехалась в сторону, когда парень потянул застежку, и форменная куртка быстро оказалась на полу, открывая черную рубашку, красиво очерчивающую торс Бьякурана. Но вскоре и она оказалась сброшена светловолосым парнем, который был уже на подступах к кровати.
Джессо поставил колено в изножье, потом второе, взбираясь на ложе туманника. Пальцы сомкнулись на крае простыни, и Небо плавно потянул её прочь, жадно любуясь открывающимся видом.
Каждый сантиметр светлой кожи выглядел шелковистым, и не тянуть руки было просто невозможно. Интуиция же отчего-то пару раз тренькнула, и Небо слегка поджал губы.
Неужели он так хотел обмануться, что поверил в иллюзию?
И все же верить, что это реальность, очень хотелось, так что тонкие пальцы без сожаления скользнули по лодыжке и вверх, до бедра, и эти несколько мгновений были необычайно сладкими. Бьякуран ни капли не жалел о них, когда ему в бок врезался кто-то невидимый и бросил на постель, тут же усаживаясь верхом на бедра, с тихим «Ку-фу-фу, сам попался».
Босс Мельфиоре улыбнулся, когда иллюзия спала. Мукуро был в одних штанах, явно поспешно натянутых на тело — это выдавал завернувшийся край.
— А я так надеялся, что это не иллюзия. Ты жесток, Мукуро-кун, — с легкостью и без обиды проговорил парень, испытывая странное удовольствие от того, что он так попал, но теперь может любоваться своим пленником, будучи придавленным им к постели.
— Ку-фу-фу, только дурак бы попался на такую откровенную провокацию, — усмехнулся иллюзионист, вскинув голову, и его шелковистые волосы упали на лицо блондина, который тут же жадно и глубоко вдохнул исходящий от них аромат.
— Я не из тех, кого можно назвать дураком так просто, милый Мукуро-кун, — Джессо улыбнулся чуть шире, руками мягко поглаживая доступные ему в таком положении кисти иллюзиониста, водя пальцами легко-легко. И кому другому, скорее всего, было бы только щекотно от такого.
Рокудо же вздрогнул и прикусил губу — чувствительная кожа туманников всегда была поводом для споров и пересудов. Но этот явно относился к тому самому, необычайно чувствительному классу.
А это значило, что как бы его не держал Мукуро, Бьякуран, который потратил последнюю пару лет на изучение своих возможностей в случае, если желанный объект окажется в его руках, все равно будет в выигрыше.
Ведь он хорошо осведомлен о том, на какие кнопки надо жать, чтобы Рокудо в итоге все равно стонал под ним.
От удовольствия, разумеется.
Чужие руки дрогнули и отдернулись, и это стало поводом положить широкие ладони на узкую талию. Небо смеялся в лицо Туману, доказывая свою власть прикосновениями и ласками, и теперь уже Мукуро стремился отделаться от них, сбежать от щекотных и теплых поглаживаний.
А потом в паху быстро скрутился тугой узел возбуждения, и бежать стало некуда.
Да, это была не вовремя всплывшая его особенность. Но и отстраниться, не ощущать сладкого напряжения внизу живота он уже не мог. Его достаточно заводила опасность, а получить в дополнение к этому еще и откровенные поглаживания… Да и вообще, Джессо явно был настроен не на драку, и оставаться в своей полной боевой готовности у Рокудо просто не получалось.
Это как пытаться сжечь девственницу-невесту у алтаря из огнемета, крича о происках Сатаны. Ощущения были неправильные, извращенные, и ему бы взять себя в руки и вырвать черное сердце из груди противника.
Но, кажется, что эти ласки, скольжение ладоней по телу, просто испивали его решимость.
Мукуро уже не мог и не хотел противостоять. Он начал понимать, какой хитростью Бьякуран получил в свои сети Юни; никакого насилия, только обещание ласки, удовольствия и заботы, а им, изголодавшимся по миру, больше ничего и не хочется, кроме покоя в дополнение ко всему выше перечисленному.
Судорожный вздох, когда подушечки больших пальцев скользят прямо по бугорку на штанах. У него не было времени просушить вещи, и кроме штанов он не успел ничего натянуть. Сейчас это обернули против него самым возмутительным образом, поглаживая и давя на оказавшийся внутри шов.
Мукуро прикрыл глаза и откинулся на согнутые в коленях ноги Джессо, поглядывая темными глазами из-за кружева ресниц и завесы длинных волос.
Царапнув ноготками по коже, Бьякуран потянул штаны вниз, стягивая их до колен сидящего верхом иллюзиониста, любуясь на открывшееся зрелище, как на самую долгожданную картину в коллекции.
О, картина и правда была долгожданной. Из всего сборища Хранителей Вонголы Десятого оставить в живых хотелось только это живущее под арестом и постоянным наблюдением чудо, да невероятно сильного по слухам Хранителя Облака, убить которого, впрочем, так и так не удавалось, хотя он светился по всему миру, чем необычайно раздражал.
Запахло смазкой, и Джессо подался вперед, сталкивая Мукуро пониже, ощущая, как шкодливые пальцы легли на пах, сжимая и массируя до стона, до сладостной дрожи и жара где-то в груди.
Шелк губ был именно таким, каким его все время воображал Небо. Язык — юркий и влажный, прохладная влага на устах нетерпеливо подавшегося вперед Бьякурана. А поцелуй — как будто он лизнул оголенный провод, разряд от которого прошелся по всему телу, заколол в кончиках пальцев и перехватил легкие судорогой, как от резкого вдоха после обливания холодной водой.
Жадное дыхание, настоящая война за право украсть одному у другого немного живительного кислорода и влаги с языков, пока они не оторвались друг от друга; Джессо вновь откинулся на постель, только теперь обнаружив, что Мукуро успел стащить с него штаны до бедер. От этого по лицу расползлась кривая усмешка — он многое сегодня обнаруживал с опозданием.
А может, это просто Рокудо так на него воздействовал.
— Ты так и хочешь быть сверху, милый Мукуро-кун? — с затаенной в дыхании нежностью поинтересовался Небо, ладонью оглаживая его вытянутую вдоль себя ногу. Потом повернул голову и принялся легонько целовать аккуратные пальчики, один за одним, вдохновенно заскользил губами к лодыжке, которую оказалось приятно захватить пальцами.
Нежность и страсть, желание подчинить и желание доставить удовольствие — в крови они смешались и не давали выбрать что-то одно, единственно верное.
А существовало ли оно?
— Я хочу быть сверху в конце. Да и слабо верится, что в первый раз ты позволишь мне такую вольность, как оседлать тебя, — Туман пошевелил пальцами, смакуя новые ощущения, язык скользнул по губам очень развратно и соблазнительно; на миг даже захотелось потянуть за длинные пряди и захватить губы новым поцелуем, так, чтобы столкнулись зубы, чтобы выпить эту сладость до самого дна, пока Мукуро под ним не начнет захлебываться и задыхаться в стонах и вскриках.
Да, пожалуй, он и правда не позволит ему в первый раз сохранить свою гордость. Так что, допустим, пусть в самом начале будет одна заломленная рука и красиво прогнувшаяся в пояснице спинка, а уже потом длинноволосый превратится во властного всадника.
Мукуро соскользнул с чужого тела и занялся тем, что помог снять штаны до конца. После этого Джессо пришлось ждать, пока он возьмет масло из душевой и принесет его в комнату. Стало досадно, что он не догадался захватить смазку. Для Мукуро он выбирал все с лилиями, а тут как назло выложил.
Но наконец Мукуро выскользнул из озаренной светом ванной комнаты; на миг застыл в проходе, как в раме, и Бьякуран лишний раз ощутил, как взволнованно забилось сердце. Быстро облизавшись в предвкушении, молодой мужчина протянул руки к такому недосягаемому сейчас иллюзионисту, требуя продолжения уже в постели.
Мукуро вытянулся на животе посреди кровати, раскраснелся и все же раздвинул ноги, прежде чем поднял бедра повыше и встал на локти. Спина прогнулась, волосы скользили отчасти вдоль нее, отчасти у лица, зато Бьякуран прекрасно видел покрасневшие кончики увитых сережками ушек.
Это было даже красивей и реалистичней, чем в самых смелых мечтах.
Несколько мгновений, мучительно долгих для стесняющегося иллюзиониста, Небо запечатлевал в памяти эту картину, после чего аккуратно приблизился и за волосы потянул голову Рокудо назад, приникая к губам жадным поцелуем, ловя в него, как в ловушку, тихий взволнованный шепот и стоны, каждый звук, который дарил ему Мукуро.
На длинных пальцах уже было теплое масло, которое теперь щедро капнуло и защекотало между раздвинутых пальцами упругих ягодиц. Мукуро выгнулся сильнее, когда внутрь развратно медленно скользнул первый палец и начал двигаться, оказываясь все глубже и дальше. Бедра немного вильнули, но потом подушечка пальца, до этого оглаживавшего стенки, натолкнулась на чувствительный бугорок простаты.
И от волны, кажется жидкого удовольствия, прокатившегося по телу, Мукуро почти вскрикнул, рывком отдернулся, затем толкнул бедра назад, желая ощущать больше, сильнее. Тело покрылось мурашками, охваченное волной возбуждения, и оттого было так приятно опуститься грудью на постель и потереться, как коту, замутненным взглядом глянув на довольно улыбнувшегося ему Бьякурана.
Сердце в груди иллюзиониста билось невыносимо быстро, он отчетливо улавливал момент, когда сердечная мышца сжималась, проталкивая вскипающую кровь в сосуды, затем расслаблялась.
Мягко покачивая бедрами, Рокудо задал свой темп, и Бьякуран ему не противостоял, только вдвигал увереннее палец, а за ним второй и третий, от чего иллюзионист только сладостно дрожал и выгибался.
Он с самого начала был чувствительнее других, но вот так, как теперь, еще не было, и он заплетающимся языком пытался вышептать, обозначить границы и ощущения от сладостного удовольствия, от острой боли, изредка пронзавшей его в процессе ласки.
Признаться, самому Бьякурану было хорошо и одновременно как-то сладко плохо от одного вида иллюзиониста, такого податливого и развратного, такого доступного, но принадлежащего теперь только ему. Перехватывало дыхание, и застревала в горле густая, жадная слюна.
Как долго он фантазировал, мечтал, размышлял о подобном? Как долго просыпался от несбыточных видений, стряхивая их с глаз кончиками пальцев?
Он еще даже ни разу не видел чужого Хранителя вживую, а уже хотел его, этот дразнящий туманный образ, который проскальзывал между пальцев в его снах и скрывался за безжалостно бьющим по векам светом реальности.
Три пальца выскользнули с влажным звуком, Мукуро сорвано выдохнул и покрепче вцепился в постель, хмуря тонкие брови и с нетерпением ожидая, пока его тело ощутит то самое обещанное сладкое, запретное ощущение заполненности, почти болезненное и такое желанное сейчас.
Бьякуран в последний раз окинул взглядом этот вид. Этот взгляд Мукуро снизу вверх вполоборота, глаза, обессмыслившиеся от удовольствия, расслабленное лицо, приоткрытые губы. В будущем Бьякуран обещает целовать их много и часто, до припухлостей и ссадинок. Но сегодня ему больше хочется заполучить туманника полностью; быть может, во время второго захода они смогут?..
Головка возбужденного члена была скользкой и шелковисто-прохладной. Джессо дразняще скользнул ею от промежности вверх и обратно, до ануса, а затем толкнулся одним плавным движением, ощущая охвативший его экстаз; жарко, туго, тесно, и он первый, кому Мукуро позволил тронуть себя подобным образом, захватить до самого конца.
Ведь первый же?
Тень сомнения на миг закралась в голову, и это отразилось на лице, хотя Бьякуран эту мысль тут же оттолкнул.
Какая разница, если сейчас — он хозяин положения и распоряжается судьбой своего любимого пленника?
Толчки были уверенными, скольжение внутрь и наружу, поставленное на повтор, снова и снова. Менялись лишь сила, глубина и скорость, пока Джессо искал такой темп, от которого Рокудо под ним зайдется в полном удовольствия крике, прокогтит на постели знак своего бесконтрольного наслаждения, своего подчинения и покорности чужим рукам, а потом кончит, содрогаясь и тихо выдыхая его имя в образовавшуюся тишину!
Мукуро же сгорал от порочности и стыда. Так беспутно утонуть в запретной страсти… Кто еще, как не он, мог оказаться в подобном положении?
Спину обжигали частые поцелуи и редкие укусы, чередовавшиеся с явным проставлением меток на светлой коже спины. Особенно досталось его лопаткам, и почему-то вновь вспомнились сияющие белоснежные крылья за спиной Бьякурана. Теперь их хотелось трогать и видеть над собой в постели, останавливаться на них взглядом и, томно прикрывая глаза, облизываться, теша себя мыслью, что чуть позже этими крыльями его укроют, нежно и тепло, как и положено в такой момент.
В паху тянуло и дергало все чаще, и он довольно простонал, когда плоть сжала чужая ладонь, лаская, двигаясь в том же темпе. Ради такого даже не жаль, что сейчас он в чужих руках, под чужим телом, и эти губы, хватая край ушной раковины, облизывая, шепчут ему «мой» и «люблю».
И пусть он уже давно не верил, что найдется тот, ради которого он сможет осесть, оставить свою деятельность и замашки двойного агента. Ведь туманник жил играючи и не видел ничего зазорного в том, чтобы быть свободным и от людских предрассудков. Бьякуран же теперь будто взялся его переубеждать, говоря «сможешь», «оставишь» и «будешь моим, никаких игр и лжи».
Головку опасно сжали и болезненно потерли, и Мукуро захлебнулся во вскрике. Толчок, еще, еще и еще, а потом внутри стало жарко от хлынувшей чужой спермы, и именно это ощущение заставило Хранителя Тумана всхлипнуть и кончить, пачкая чужие пальцы и постель белесой спермой, густой и горячей.
— Ох, Мукуро-кун… Какой ты сладкий… — они сменили позу, и теперь Мукуро поглядывал на распростертого под ним на спине молодого мужчину, бесстыдно скользящего языком по перепачканным спермой пальцам. От такого его вида хотелось сгореть от смущения.
Он уперся ладонями в сильную грудь. Бьякуран явно успел потратить время где-то вроде спортзала, потому что сквозь кожу приятно проглядывали крепкие, хорошо развитые мышцы.
Впрочем, Мукуро тоже мог похвастаться местами, где они у него красиво перекатывались, и сегодня это, например, был пресс, а благодаря кое-какому другому месту, которое Джессо тоже вскоре ощутит сполна, Рокудо сможет проверить, насколько туго он может сомкнуться, поймав его любовника в настоящий сладостный капкан страстей.
Приподнять бедра и медленно скользнуть вниз, откидывая голову, будто в изнеможении. О, как ему сейчас было хорошо!
Бьякуран не без удовольствия огладил красивые руки до предплечий и обратно, потом согнутые в коленях ноги, которыми его сжали так крепко и сильно. Ноги у Мукуро были невероятно красивыми, как и его спина, сплошь плавные линии и чувственные изгибы, красивые сужения, которые он непременно будет гладить и целовать, целовать и гладить, без остановки.
Первые неуверенные движения, а затем Рокудо нашел свой ритм и принялся двигаться для них обоих, за них обоих, облизывая пересохшие губы и часто, но тяжело дыша, шумно, и Джессо смотрел на то, как расширяется его грудная клетка от усилий, как проступают красивые, но не подавляющие рельефностью, только прорисовывающиеся мышцы на животе.
Этот животик невыносимо хотелось поцеловать, хотя бы вскользь, и было даже жаль, что он не увидел Мукуро таким сразу. Афродита — и та бы позавидовала красоте и ладности этого мужчины, его длинным роскошным волосам и не по-мужски гибкому телу, тому, насколько он желанен для Бьякурана в эту минуту.
Бьякуран получал удовольствие и был готов воспевать Рокудо, каждую деталь его внешности, каждую часть тела, будь то сильные, крепкие ноги или изящная, как стебель цветка, спина; руки, подобные рукам известного пианиста, и столь же стремительно несущие смерть, как рождается новая идея в прекрасной голове; подтянутый живот; волосы, распущенные и с дразнящим шелестом скользящие вдоль тела при всяком движении; упругие ягодицы, которые сейчас тоже то сладостно напрягались под руками, то становились мягче.
Темп рос, Мукуро весь отдался ему, своим ощущениям и порывам, его руки взмыли вверх, когда он принялся так красиво оглаживать самого себя, скользя пальцами по чувствительной шее, груди, задевая маленькие острые соски, отчего те стали двумя жесткими горошинками под пальцами, когда Бьякуран вздумал провести по ним вслед за иллюзионистом; дрожь прошила его спину, он выгнулся, после сжался, и от этого сильнее напрягся низ живота. Тогда Бьякуран царапнул по ним ноготками, и это послало в пах крошечную искорку томного желания, и захотелось сорваться в диком темпе, чтобы было слышно шлепки тела о тело, когда Бьякуран погружается в него на всю длину. Усмехнувшись собственной испорченности, Мукуро мучительно застонал.
Выступающие ребра, бока, напряженный живот, к которому стоило лишь прижать ладони, чтобы ощутить внутри себя чужую плоть. Это ощущение было невероятным и потрясло что-то внутри иллюзиониста. Он вдруг всхлипнул и сжался, наверняка до боли, потому что Небо охнул и взял дело в свои руки, уверенно двигаясь навстречу, не давая прерваться череде искорок, которые скапливались в паху и грозили вырваться, подобно огню, сжигая все вокруг.
Мукуро оргазм накрыл первым, и такого он еще не ощущал. Удовольствие оглушало. Он ослеп от заплясавших под веками вспышек, оглох от шума крови в ушах, и только скользя сухим от частого дыхания языком по губам, он понимал, что реальный мир еще не исчез, и эти толчки, продлевающие его в оргазм дальше, были уже чересчур, уже лишние, ему уже много!
Кажется, он выкричал это, выстонал, жалобно и протяжно, снова сжался, и внутри вновь стало жарко, а руки, поддерживающие его все это время, потянули его вниз.
Из своего безразличного, теплого состояния уютной неги он вынырнул лишь через какое-то время. Часов не было, да никто и не засекал бы.
Им просто было хорошо на волне накрывшего единения, и считать время было ни к чему.
Они все еще были сплетены, тесно, жарко, но на спине уже остывала приятная испарина, от чего дальше по телу спасала как-то криво наброшенная на их бедра простынь. Забавно, что он до этого не ощутил ее.
Бьякуран гладил его длинные волосы, пропускал между пальцев пряди и целовал, жадно вдыхал исходящий от них запах. Мукуро занялся тем же, стоило только отыскать несколько белых прядок подлиннее.
Он помнил, что в прошлом Джессо носил волосы другой длины. Остались ли эти пряди от того времени? Или же отросли, пока их хозяин был занят тем, что кусочками и кусками захватывал мир?
Ладонь, вдруг скользнув по плечу и лопатке, спустилась по спине ниже, до закругления ягодиц, потом вдруг пальцы надавили на ребра и Мукуро с опозданием прерывисто засмеялся, когда Бьякуран пощекотал его снова и ловко подмял под себя, замыкая смеющиеся губы теплым и мягким поцелуем. И Мукуро закрыл глаза, растворяясь в нем.
Ему просто было хорошо в объятиях чужого Неба.