Cloude Guardian
Фэндом: Bungou Stray Dogs
Основные персонажи: Рампо Эдогава, Эдгар Аллан По
Пэйринг: По/Рампо
Рейтинг: R
Жанры: Слэш, Романтика, Флафф, Повседневность, Hurt/comfort, AU, Эксперимент, Занавесочная история, Учебные заведения, Первый раз, Дружба, Пропущенная сцена
Предупреждения: OOC, UST
Размер: Драббл, 13 страниц, 1 часть
Статус: закончен
Описание:
Эдогава Рампо не всегда работал в Детективном Агентстве.
Не всегда носил свой плащик и картуз.
Не всегда использовал очки, чтобы активировать свою «способность».
Он даже не всегда насмешливо щурился, как лисица, скрывая за длинными ресницами пленительные шартрезово-зеленые глаза.
(Студенческое АУ, предканон.)
Посвящение:
Хеле.
Публикация на других ресурсах:
Уточнять у автора/переводчика
Примечания автора:
Я уже потерялся в том, сколько времени на нее убил. Это должен был быть первый написанный мной По/Рампо. Но вышел второй, а у меня уже лежит начало третьего и заказ на четвертый. Хеля взял меня в оборот, кек.
Я буквально умираю под своими идеями. Мне нужна баночка для идей, хех. И кружка-термос в форме объектива, глубиной с Марианскую впадину, где я буду их топить.
Мне все видится корявым, но мне всегда все так видится, когда дело касается моих работ. ПБ вкл, комментарии вкл и я жажду мнений.
Паблос: vk.com/cloude_guardian
___________________________________________________
Вот мы и встретились, милый Рампо-кун.
У писателя только и есть один учитель:
сами читатели. ©
Эдогава Рампо не всегда работал в Детективном Агентстве.
Не всегда носил свой плащик и картуз.
Не всегда использовал очки, чтобы активировать свою «способность».
Он даже не всегда насмешливо щурился, как лисица, скрывая за длинными ресницами пленительные шартрезово-зеленые глаза.
Говоря откровенно, еще каких-то пять лет назад его видели снующим с книжками в руках, на ухоженной — до легкой тошноты из-за отсутствия выбивающихся из общего свода правил деталей — территории одного из американских университетов, где и учился по программе обмена молодое дарование с дедукцией Шерлока.
В свои двадцать два Рампо уже закончил расти, замерев на отметке метр шестьдесят восемь. Этот факт вызывал в нем досаду, потому что его не брали ни в одну спортивную команду — в Америке росту придавалось излишне большое значение — хотя энтузиазма у него было выше нормы, и он был готов к изнурительным тренировкам, которые помогут ему добиться уважения сокомандников.
Но, к своей досаде, и физическими массами Рампо не давил — не мог давить — на окружающих — хрупкий, щуплый, субтильный, с тонкими костями, которые, казалось, можно было сломать, стоит только махнуть рукой.
Как ни крути, а студенческая жизнь маленького и симпатичного юноши в Америке была настоящим адом — во всех смыслах. Девушки его игнорировали — как назло, все высокие и мнительные! — спорт был ему противопоказан во избежание травм, никакой ум и очарование этого не меняли, общение с другими студентами…
Рампо был достаточно честен и горд, чтобы без капли сомнений утверждать: напыщенные идиоты были недостойны его внимания.
Первое впечатление от него профессоров — гордец, блистающий шаблонно-книжными фразами, каким-то изощрением вызнающий правду — будто следит за всеми! — но полная пустышка, из тех, у которых стоит отнять шпаргалки, и они сдуваются как воздушные шарики, поднявшиеся высоко в стратосферу.
И, как лопнувший шарик, он должен был бы пасть, разбиться о бренную землю.
Однако этого не происходило, и более детальный анализ, присовокупленный к близком знакомству, позволял избавиться от стереотипа — пусть и не нравилась никому его улыбка, которая сменялась нечитаемым лицом на занятиях, а все-таки скрывался за ней неогранённый алмаз.
Сидя за чашкой зеленого чая с молоком над конспектами, иногда и до поздней ночи, иногда и до раннего утра, когда птичий гомон раздражал чуткий слух, Эдогава часто задавался вопросом: почему он не может быть, как все? Чтобы сливаться с массами, ему приходилось ловко и умело притворяться, умалчивать, прятать свой ум за прикрытыми глазами и лисьей улыбкой.
На последнем году обучения он стал часто слушать разговоры окружающих. Как правило, ощущение, что он невольно подслушивает, вызывало у него омерзение, но иногда удавалось выхватить действительно полезные вещи.
Именно так он и узнал — совершенно непреднамеренно подслушивая, — что после экзаменов один из студентов, который, по мнению двух ребят с курса, был «странным замкнутым типом, а тут вдруг решил помажорить перед другими», устраивает студенческую вечеринку в честь окончания обучения.
У каждого студента есть список дел, который хотелось бы выполнить до того, как выпуститься.
И ничего удивительного, что у Рампо тоже имелся свой, и пункт «Побывать на студенческой вечеринке» там был — не важно, что его одногруппники побывали на таких еще на первом курсе и теперь только отмахивались, уклончиво сообщая, что у них будет своя собственная встреча в эти выходные.
В итоге, от имени всего коллектива отправился Эдогава, пылающий энтузиазмом и рвением перепробовать все закуски и напитки, поговорить со всеми людьми, послушать самую разную музыку. В конце концов, чем черт не шутит — может быть, встретит кого-нибудь, с кем не жаль будет обменяться почтами?
Полный оптимизма и нездорового азарта, Рампо приоделся в новые брюки и до хруста выглаженную белую рубашку, не постеснявшись в кой-то веки отвести с лица волосы и открыть глаза чуть шире — не хотелось бы пропустить даже незначительной мелочи, которую он может увидеть, и которая может пригодиться в будущем.
Еще стоя за дверью в ожидании хозяина комнаты, он услышал музыку — что-то медленное, приятное, под такое можно танцевать, обнявшись, пристроив голову друг другу на плечи, неспешно, покачиваясь…
Что-то такое, что не очень ассоциируется с зажигательной студенческой тусовкой, а, скорее, с ее окончанием, когда все уже выпили слишком много и задорный клубняк не вызывает ничего, кроме желания пойти в уборную и извергнуть из себя все выпитое и съеденное, когда мигрень не позволяет открыть глаза шире щелок, потому как даже неяркий свет становится вспышкой, выжигающей сетчатку, а за ней — мозг.
Можно сказать, что он уже был неприятно удивлен своими наблюдениями, когда дверь открылась и стало окончательно понятно, что в комнате, в общем-то, кроме расстроенного хозяина никого и нет.
— Привет. А я на вечеринку, — Рампо удивленно приподнял брови и отступил на шаг, когда пришлось откинуть голову, чтобы посмотреть в лицо открывшему ему дверь парню.
— Вот как, — закрытое отросшей челкой лицо, губы скривились в болезненном подобии улыбки, и Эдогаве даже жаль стало столь «непопулярного» инициатора тусовки. — Что ж, проходи, пожалуйста. Я сделаю тебе кофе, ты не возражаешь?
— Чай, — мгновенно поправил юноша. — Я пью только чай. Зеленый. Ложка сахара. Молоко.
Кажется, он порядком повеселил хозяина комнаты — тот, на миг замерев, даже затрясся от сдерживаемого смеха, однако же открыл дверь шире и отошел в сторону, позволяя протиснуться в образовавшийся зазор.
Студенческая спальня априори не может быть не забита всевозможными книгами, тетрадками, вырванными из блокнотов листками. И комната его нового знакомого ничуть не отличалась от шаблона — зорким оком он разглядел несколько бумажных комков, явно свежих, наскоро запихнутых в зазор между обивкой уютного кресла, куда Рампо и сел, любопытства ради вытаскивая комочки и разглаживая на колене, стоило только гостеприимному хозяину отойти.
Это оказались последние проверочные работы. Высший бал и отсутствие красной ручки вынудили Эдогаву заинтересоваться именем столь эрудированного студента, и он даже прикусил губу, разбирая витиеватые буквы старомодного, но аккуратного почерка, полного завитушек и завихрений.
Эдгар Аллан По.
По. Эдгар По. Он ведь где-то слышал уже это имя, разве нет?
Рампо нахмурился, перебирая в голове немногочисленные знакомства, пока не вспомнил, что услышал это имя от какой-то девушки, состоящей в клубе шахмат — та рассказывала, что президент их клуба, Эдгар По, необычайно хорошо играет и его даже отправляют на соревнования между институтами.
Значит, он в гостях у не самого глупого человека. Это не могло не радовать, хотя по виду По с уверенностью можно было сказать, что он не из говорливых. Ни «Здравствуйте», ни «проходите» — лишнего слова не вытянешь, как встречать гостей он явно не знает, но это и понятно по краткому описанию, мельком услышанному — а ведь люди инстинктивно боятся тех, кто прячет свое лицо за шевелюрой, скрывает свои глаза — почему-то у всех к их возрасту складывается стереотип, что они смогут узнать намерения человека, видя его лицо и глаза.
Рампо же был уверен, что умелый лжец — есть умелый лжец, как его не причеши, а он все равно сможет сделать так, что верить ему будешь до самого конца, глядя в полные искренних эмоциональных плесканий глаза.
Эдгар По мало походил на того, кто способен лгать — слишком уж не приспособлен он для контакта как такового.
Впрочем, ему это только на пользу — наедине он быстрее сможет разговорить хозяина, может, даже подружится, и тогда вечер будет не совсем пропащим.
Рампо устраивается, и маленький рост позволяет ему усесться, как влитому, будто кресло для него и было сделано. Он в гостях, но встреча неформальная, так что можно поджать ноги и прислушаться к какому-то напеву — По на крошечном уголке кухни выводит какой-то мотив, довольно правильно и тихо, но различимы слова — хороший английский, пресловутый «лондонский» акцент, который ухо детектива впервые различило в аэропорте «Хитроу», когда он делал пересадку, а потому несколько часов был обречен бродить по городу.
Чайник на плитке свистит, По ловко перехватывает ручку полотенцем и разливает кипяток по чашкам. Рампо внимательно следит за каждым убористым движением парня, чей рост, он уверен, куда больше метра восьмидесяти, но в тесной кухоньке тот двигается довольно ловко и даже красиво — куда до него самому Эдогаве, которому некоторые высоко подвешенные шкафчики доступны только со стулом.
Журнальный столик между двумя креслами становится пристанищем изящных плетеных подставок, которые неуловимо напоминают о доме. Сверху ставятся чашки, между ними вазочка-корзинка с шоколадными конфетами, и маленький сластена внутри Рампо жадным взглядом окидывает предоставляемое богатство.
Первая конфета лишается своей шелестящей и блестящей, глянцевой упаковки. Эдогава чувствует запах шоколада, облизывает губы и сглатывает, прежде чем подхватывает свою чашку и с удовольствием отправляет лакомство в рот целиком, ощущая, как нуга склеивает острые зубки, шоколад пачкает губы, зубы, тает и все становится невыносимо, невозможно сладко! Прямо так, как того хочет маленький сластена, который быстро расправляется с первой конфетой и тянется за второй.
Подделку в своей чашке Рампо обнаруживает, только сделав глоток.
Запах кофе, вкус кофе, непривычный его нежному язычку вкус — Эдогава, набравший полный рот напитка, разрывается между разочарованием и обидой от обмана. Но все-таки героически глотает все и отставив чашку вытирает губы, после чего дергает за рукав и в ус не дующего Эдгара.
— Что это? — хмуря маленькие брови, юноша тыкает пальцем в свою чашку.
— Это… кофе… — до Аллана быстро доходит весь ужас положения, и он вскакивает на ноги, в волнении заламывая руки. — Прости, прости, пожалуйста! Я так привык, что все кругом пьют кофе, и автоматически уже сварил две порции!
По в ужасе. По закрывает лицо руками и глядит на насупившегося гостя сквозь щелки пальцев и завесу волос.
Он жутко рассеян из-за последних двух ночей, когда готовился встречать гостей и не спал. Он даже выучил речь и написал несколько пригласительных учителям, которые, впрочем, так и остались лежать в ящике стола — туда, где ученики сбрасывают маски прилежных школяров, их профессорам нельзя, и наоборот. Это простой закон, который ему быстро объяснили те, с кем он поделился идеей.
Взгляд Рампо мягчает и он осторожно пробует напиток в своей кружке снова.
— Если не набивать рот конфетами и пить раздельно от них — довольно неплохо, — вынес вердикт ценитель чистого вкуса, благосклонно кивая переполошившемуся хозяину.
Эдгар забывает, как дышать — на губах юноши такая улыбка… Шальная, шкодливая, шаловливая — будто бесенок и дитя в одном теле, падший ангел устроился в его кресле и, прикрыв глаза, попивает чуть горький, дурманяще пахнущий кофе, сладкий, по мнению Эдгара, как сам этот момент.
*
Рампо всегда казалось, что любовь, та любовь, которая не как в химии, а как в книгах — нечто антинаучное, расплывчатое, абстрактное, и — совершенно точно — редко встречающееся в жизни.
И потому, ощущая сначала робкую симпатию к скованному своими собственными комплексами По, а затем и недюжинной силы тягу, Эдогава все ожидал, когда же прекратит свое действие хитросплетение органической химии в его теле. Но оно не спешило проходить, а Рампо и не заметил, как прошли сначала три месяца ожидания, отмеренные им, а потом и полтора года перемахнули свой рубеж, затягиваясь на его шее этакой удавкой неразделенной любви.
Рампо был смущен пониманием собственной зависимости, и нельзя было точно сказать, когда он стал со стыдом ловить свой взгляд на бледных, почти бескровных губах По, а мысли — на желании провести ладонями по худым скулам и впалым щекам, обвести самыми кончиками пальцев решительные росчерки бровей, подушечками коснуться темных синяков от недосыпа — вернее от бессонницы — кои стали беспощадной оправой пронизывающих до трепетной дрожи, редко видимых из-за завесы, глаз. Потом — погладить темные и несомненно мягкие волосы, собрать их горстями в кулаках, чтобы однажды потянуть высокого парня на себя, заставляя наклониться, и…
Они виделись каждый день, чаще всего — даже не по одному разу, и неизменно все заканчивалось посиделками у одного из них в комнате, в интимном полумраке, и Эдогава частенько прятал личико за чашкой, пытаясь совладать с собственным сходящим с ума сердцем и совершенно не рациональной фантазией, которая заставляла пылать щеки в горячке.
Впрочем, были вещи и совершенно материальные, незыблемые, происходящие раз за разом — если они оказывались у По, то чай пили втроем, а Карл, этот маленький предатель, канючил у Рампо печенье, чтобы, выдернув его из немощной хватки тонких бледных пальцев, убежать — как-то совсем ехидно хихикая — к стулу, где стояла его чашка, и долго полоскать там угощение, оглядываясь глазками-бусинками на утешающего друга По.
Если же дело происходило у Эдогавы, то все принимало совсем иной оборот.
Рампо, как всем было известно, был не создан для бытовых дел совершенно — предпочитая или заказывать, или покупать готовую еду, он был знаменит своим общением с техникой на «Вы» и, желательно, из несвязанных комнат.
Его единственными гостями были По и Карл, которые приносили свой кофе и угощения. Пили, опять же, втроем, но в отличие от кофемана Эдгара, чей сервиз был предметом гордости своего хозяина, чашки Рампо были в японском духе — маленькие, без ручек, их было двенадцать штук, и в одинокие вечера, полные зубрежки, Эдогава заполнял чаем их все, заботливо перенося из кухни в комнату по одной, выставляя в ряд на столе и потребляя чай до тех пор, пока тошно не становилось, или пока не заканчивался чай в заварнике.
При посещении его двух гостей, Рампо забирал всего шесть чашек и услаждал сам себя сладостями. По, который был негласно ответственен за весь приготовленный чай и кофе, да и за часть закусок, довольствовался одной-единственной и первые двадцать минут смиренно кормил себя булочкой с шоколадом — Рампо в это время неизменно был занят чем-нибудь «по дому», а Эдгар ненавидел, когда его приглашали зайти и игнорировали, так что приходилось говорить самому себе, что хозяин просто готовит для них что-то совершенно особенное.
Карл, которому больше одной чашки — уже перебор, со своей пачкой печенья и чаем ощущал себя более чем уютно в это время, хотя то, что нельзя приставать к своему любимому объекту для проделок — сиречь Рампо — енотика расстраивало несоизмеримо больше, чем его хозяина.
Эдогава же, прячась в комнате, в это время уговаривал себя вести себя здраво, взвешивать каждый шаг и каждое слово, чтобы не дай бог Аллан не узнал, не понял, что Рампо испытывает к нему что-то слишком теплое, что уже не вписывалось в понятие простой симпатии.
Одновременно с этим где-то в чудной головке японца мелькали мысли, что все это неправильно и для счастья, для ощущения чего-то более полноценного не хватает какого-то важного компонента — только Рампо никак не мог понять, какого.
На разрешение этой задачи уходили дни и ночи, а решилась она нежданно-негаданно, волею случая и, видимо, по благословению самой Судьбы.
Очередной вечер закончился в гостях у Рампо. Сам парень свернулся в кресле и наслаждался отданной ему книгой, быстро скользя взглядом по строчкам, вбирая букву за буквой, слово за словом, изредка начиная шелестеть словарем, выискивая незнакомые выражения.
Чашки чая, все шесть, успели опустеть за пару часов, и даже не слишком-то активного Эдгара сидеть утомило, так что он вызвался сходить за добавкой.
— И мне тоже, По-кун, — Рампо протягивает емкость, намекая на все, какие здесь есть, и Аллан покорно вздыхает. Карл пищит и, схватив свою чашку, перебирает лапками в сторону кухни, намекая, что и ему совершенно точно необходима добавка — еще не все печеньки отстираны от вкраплений изюма и остро нуждаются в свежей порции заварки.
По выполняет все, как любит его милый, единственный и неповторимый Рампо-кун — чашки становятся в ряд одна за одной по мере заполнения, фантики от конфет сгребла властная рука с тонкими узловатыми пальцами, плед на острых коленках, выпирающих сквозь пижаму, расправлен…
И надо же было Эдогаве потянуться в тот момент именно за шестой, последней чашкой, с которой По еще даже пальцы убрать не успел, переставляя ее ближе к хозяину комнаты!
От пробежавшего вверх по пальцам разряда вздрогнули они оба. Замерли, соприкасаясь совсем немного подушечками пальцев, не в силах, однако, отстраниться — мышцы, кажется, свело, воздух застрял в трахее, будто время во всем мире остановилось от их касания, обозначая болезненно ясно именно этот момент.
Напряжение, таившееся где-то рядом, стало почти осязаемым, поднялось до запредельных высот — ни один, ни другой не могли отмереть, сделать такой необходимый, чтобы функционировать как надо, вдох или выдох, ни один, ни другой не могли найти силы просто открыть рот и сказать хоть что-нибудь, пусть и в смятении, что разрешит ситуацию, прояснит, что за искра сейчас проскочила и парализовала тело, пощекотав кожу сладкой волнительной дрожью.
Взгляды их встретились в воздухе, все заискрило яркими цветами, а Рампо стремительно залился краской и отмер первым, испуганно отдернув пальцы, прижав их к груди, где билось опустившееся из горла сердце; По в свою очередь побледнел как мел и выпустил воздух со свистом сквозь тонкие уста, отпуская чашку и замечая дрожь с покалыванием в подушечках пальцев.
Атмосфера, которая воцарилась на несколько мгновений, никуда не ушла и не лопнула от того, что они задвигались. Рампо с испугом понял, что у него шалит давление — уши заложило, и от судорожного сглатывания стало даже больно.
По разглядывал собственную руку, будто та превратилась в щупальце, и японец подавил нервный смешок — на миг для них обоих планета сдвинулась со своей орбиты и унеслась куда-то сквозь галактику, куда-то, куда человек был не властен заглянуть сквозь бескрайний космос.
— Я только сейчас понял, Рампо-кун, — подал голос По, сжимая руку в кулак, чтобы меньше дрожала и укладывая на подлокотник своего кресла. — Мы ведь никогда друг другу даже руки не жали. И не обнимались. Ты не хотел бы попробовать?
— К чему это? — Рампо хватает чашку и делает глоток, обжигая язык и пальцы, моментально начиная шипеть от боли и тут же замирая, растерянно хлопая глазами — Эдгар внезапно оказался очень близко, зарылся лицом ему в шею, горячо дыша.
Теплый. Высокий. Пропахший мятными конфетами и выпечкой. Отбирающий горячую чашку.
Сердце ударило в ребра с испугом, краска бросилась в лицо, и Рампо задергался, выронил книгу — смущенный и взволнованный, почти паникующий.
— Все хорошо, Рампо-кун, — теплый шепот прямо в ушко заставил его замереть, как зверька, ослепленного светом фар посреди дороги, а машиной, которая его сбила, был По со своими ласковыми ладонями и тихим дыханием. — Мы теперь всегда так будем делать, — довольно заключил Эдгар голосом книжного злодея, пряча победную улыбку в растрепанных волосах Рампо и давая обещание им обоим — это не последние их объятия, и, если придется как маньяку преследовать Рампо, чтобы их получить — он будет это делать, если придется за это мучить себя — он будет мучить.
По всегда умел превращать простые вещи в трагедию, напряжение и патетику. Этот раз не стал исключением, и это напугало японца, помнящего, что, если англичанин сказал — англичанин сделает, это теперь дело чести.
Эдогава ощутил себя так, будто за ним неслась Дикая Охота — от нее не сбежать и не скрыться, а кругом, как назло — бой барабанов, плач волынки, треск костров и он угодит в один из них, если откажется — Эдгар ведь вполне был способен в расстроенных чувствах сделать глупость.
Однако он остался неподатливым, как статуя, и не важно, что тиски объятий смыкаются, не давая дышать до самого конца, будто он его сейчас…
— Ладно-ладно, сдаюсь, хорошо. Мы будем это делать, — почти взвыл Рампо, хватаясь за чужую шею и выдергивая тело чуть выше, чтобы иметь возможность вздохнуть.
По тихонько смеялся и объятия стали значительно теплее, когда он влез к нему под плед.
И Рампо в жизни никому не признается, что сидеть так близко с этим прирученным демоном ему до безумия нравится, а сердце, взволнованно бьющееся под одной из ладоней, бьет так совсем не от страха.
*
Они продолжают видеться и после выпуска. Эдгар работает частным детективом в маленьком агентстве и противится вмешательству Эдогавы в свои дела, потому как острый ум друга, получающего еще одно образование, ставит его в неудобное положение — быстрее любой техники Рампо высчитывает для него виноватых и правых, умудряясь отыскивать детали почти волшебным образом.
Иногда это даже обидно — они встречаются поздно вечером в снимаемой ими квартирке, и По хотел бы пожаловаться на работу, на вынужденную слежку за людьми, на поездки, которые для него, затворника, мучительны. Но прикусывает язык и гордо делится только своими успехами, не желая выглядеть совсем неудачником.
Рампо только улыбается, внимательно слушает и откладывает очередной набросок детектива, сделанный уставшей рукой своего сожителя, чтобы чуть позже, за чашечкой зеленого чая с молоком, раскрыть ему самому все плюсы и минусы написанного, все промахи и дырки в сюжете, которые он должен как-то заштопать, да так, чтобы Эдогава не смог выпутаться из очередной ловушки скрывающегося эспера.
По кусает собственные щеки изнутри и думает о поцелуях, пока влажные губы Эдогавы со следами чая двигаются, мягко и очень гибко, исторгая слово за словом, и акцент с каждой неделей пропадает, хотя Эдгар и просит позаниматься с ним японским, замирая, как гончая в стойке, пока подвижный рот повторяет слова, тренирует его слух и произношение.
Иногда это становится невыносимо — у них два года разницы, но Аллан ощущает, насколько он отстал от маленького юркого Лисенка, как он тихонько зовет его дома, не желая, чтобы кто-нибудь узнал, что По не удержался и дал прозвище за малахитово-изумрудные глаза и улыбку на тонких губах.
Рампо остается всего полгода в стране, прежде чем он вернется домой — для него уже найдено вакантное место и его приезда с нетерпением ждут. У Эдгара болит сердце от мысли, что они должны будут расстаться, и он поспешно ищет предлоги, тысячи причин, почему Эдогава должен остаться с ним, здесь, в Америке, или, как вариант, они вместе могут поехать в Великобританию, поселиться в особняке, доставшимся ему от матери, и…
На этом «и» Эдогава прижимает тонкие пальцы к его горячим, искусанным губам, улыбается, печально и нежно, качает головой, и По, замерший, словно статуя, отмирает, выпрямляется, вопросительно качает головой, сжимая губы в линию и сдерживая слезы. Он сплетает пальцы в нервном жесте, хрустит суставами, потом начинает заламывать руки — отчаянно, зло, расстроенно, прежде чем находит силы совладать с собой и сесть за рабочий стол.
— Забудь пока о моем отъезде, — непривычно мягко просит такой родной, такой близкий и нужный, как воздух, Рампо, протягивая ему очередную рукопись, показывая ему сделанный в типографии вариант оформления, рассказывая, что он смог добиться печати, уговорил редактора — разрешив несколько несложных ситуаций — печатать По постоянно, ведь тот старается для всеобщего блага, для читателей и критиков — и пусть еще очень молод.
Несчастный Эдгар игнорирует его слова, ощущая себя так, будто ему только что отказала девушка, тянет недоумевающего Рампо к себе на колени и обнимает до боли в груди, до сплетающегося в один сердечного ритма, до шумного плаксивого вздоха и горячих слез, и шепчет, находя свое положение слишком отчаянным, чтобы и дальше скрываться:
— Рампо, мой милый Рампо, не знаю, поймешь ли ты всю глубину моего отчаяния? Вот уже почти год, как я живу беспокойно, терзаемый невыносимыми по силе чувствами. Сколько раз я воображал себе признание — не сосчитать. Я тратил тысячи сладких, мучительно нежных слов, десятки листов и исписывал километры чернил в попытке признаться тебе хотя бы и на бумаге, — тщетная трата времени и материалов, не правда ли? — и сейчас попытаюсь сказать самое важное, самое терзающее меня осознание, — По выдыхает, вдыхает снова и шепчет, тихо, в самое ушко зажатого в объятиях Рампо: — Люблю тебя, Рампо, и я не знаю, поможет ли это переменить твои планы, но я верю и продолжаю мечтать, что все будет, как в идеальном романе — ты сейчас же отринешь беспощадное решение покинуть меня, ты останешься и мы и дальше будет жить вместе, счастливо, только мы вдвоем, — Эдгар плачет и целует холодные пальцы любимого Лисенка, сжимая маленькую ладошку в тисках пальцев, ощущая пугающую неподвижность хрупкого тела.
Потом его уха касается нежный шепот, который он и различил-то не сразу за своими рыданиями:
— Прекрати плакать, По-кун. Прекрати. Давно пора было сказать эти слова, как тебе, так и мне. А сейчас уже слишком поздно. Я люблю тебя не менее сильно Эдгар, но судьба моя решена. Ты знаешь — дома меня уже ждут. Мне нужно будет некоторое время, чтобы упорядочить свои знания и выкинуть лишний багаж, полученный мною здесь, в Америке, заострить свой ум, как нож, и разить им точно, в один удар. Лучше заканчивай свою практику здесь и приезжай ко мне в Японию. Я так не хотел отставать от тебя, что оставил заявление в Детективном Агентстве для эсперов, и они готовы принять меня после собеседования, — Рампо тронул окаменевшего Аллана, погладил по щеке с тихой лаской, ощущая, как он неохотно отмирает и льнет к его ладони.
— Я так мечтал, — вышептал По, прижимая Рампо еще отчаяннее, выдергивая мешающиеся бумаги из его пальцев, таких тонких, хрупких и нежных.
Рампо устроился на коленях возлюбленного, прижался, откинув голову на чужое плечо, обводя подушечкой пальца боковую линию подбородка, губы, подрагивающий кадык.
Это было до того трагично, что даже у него защемило сердце. На Эдгара было больно смотреть, и Эдогава знал, что Карл, любимый енотик По, еще с утра предчувствуя столь печальный вечер, спрятался в ванной и то и дело пускал воду, то купаясь, то полоская доверенный ему платок с вышитым на нем адресом и инициалами хозяина.
*
Вечером По пришел к нему в комнату. Долго мялся в дверях, и уже давно просчитавший исходы Рампо посмотрел на него до того понимающе, нарочито медленно расстегивая пуговицы на пижаме, что Эдгар ненадолго оробел совсем, пугаясь собственной смелости, потом взял себя в руки и зачем-то закрыл дверь на замок. Рампо к этому времени уже заканчивал с нижней пуговицей, и ни капли не удивился, когда Эдгар остановил его одним жестом и взялся расстегивать сам, хотя пальцы у него дрожали и не слушались.
Раскинувшись на постели и краснея от пристального взгляда нависшего над ним Аллана, Рампо норовил прикрыть хотя бы мягенький, как у зверька, животик, где пресс был очень относительным. В собственных расчетах он уже отдал свою невинность По и был счастлив иметь заботливого партнера, который осознает, сколь важен был этот шаг. В реальности же он краснел просто от того, что тот на него смотрел.
Кажется, он переоценил свои особенности и плохо представлял, насколько сильно реальное присутствие По выбивает его из привычной манеры поведения, насколько сильно гасит его обычно неукротимый ум.
Впрочем, в уме ли дело, когда его сердце бьется до того сильно и беспокойно от каждого прикосновения? А ведь Эдгар всего-то гладит его тело узкими ладонями с длинными пальцами, как у пианиста, с наростом вечной мозоли на среднем пальце правой руки, слегка щекочет кожу ноготками и целует — пылко, но нежно, со сдерживаемой страстью, не решаясь выпустить ее, уподобиться зверю и торопливо, с силой получить желанное тело.
Эдогава может только благодарить сдержанный темперамент По и, прикрыв глаза, отдаться на волю ласкающих его рук и губ, вскоре уже плавясь от томно растекающегося по всему телу удовольствия.
Дыхание у Эдгара сбито хаотично осыпающимися поцелуями. Он гладит узкие бедра и не решается сжимать слишком сильно, испытывая подспудное отвращение к меткам на этом бледном, беззащитном и изящном теле.
Не его руками их ставить намеренно — он не хочет, чтобы дорогому ему человеку было больно, или чтобы темные пятна от укусов и пальцев порочили молочную бледность и совершенство этой нагой красоты, коя раскинулась под ним, невинная, чувствительная и трогательно-открытая для его прикосновений.
Каждый поцелуй — как маленький ожог на коже, и губы горят от них малиновым, когда он решается-таки поднять глаза, встречая взгляд Рампо — замутненный удовольствием, но от этого не менее прямой и решительный.
Эдогава влезает ему на бедра и запускает пальцы в волосы, притягивая к себе. Целует — страстно и несдержанно, глухо постанывая. Ладонь По на затылке придерживает его голову, рука на спине не дает упасть, и он позволяет себе такую вольность, как начать расстегивать тугие пуговицы, стаскивая вещи с широких плеч, обнажая грудь и живот, узкую красивую спину, выраженные боковые мышцы, длинные ноги, округлость ягодиц, прикрытых шелком.
Когда остается только белье, Эдогава робеет и бросает смущенный взгляд, и последний шаг отчаянно-смелый По делает вместо него, хотя когда тот смотрит — хочется прикрыться, но стиснув зубы он позволяет Рампо делать то, что тот хочет, как тот позволил обласкать все свое тело страстным взглядом до этого.
Шатен кусает губу — в паху тянет от одного только вида, и раньше, чем он понимает, что делает — кидается на шею Эдгара, обхватывая руками и стеная от ощущения жара кожи, приятной гладкости и шелковистости.
Они падают на постель, трутся бедрами, гладят тела друг друга. Эдогава дышит часто, прикрыв глаза и бросая взгляды из-под дрожащих ресниц. По не хочет упустить ни единой детали и предпочитает видеть все, каждый спазм, волну дрожи и трепета, от которого Рампо резко втягивает воздух носом, приоткрыв губы, в которые Аллан спешит впиться поцелуем, захватывая власть над желанными устами, приручая своего Лисенка, как не позволено больше никому.
Они сплетаются, тесно и жарко. Рампо стонет и кричит от каждого толчка, содрогается в его руках, когда По впивается жадными поцелуями в тонкую шею, оставляя ненароком влажные следы, когда кончиком языка пробует на вкус кожу. Желание сомкнуть зубы в порыве страсти мутит разум и пугает — будто дьявол шепчет в ухо, извращая желания до неузнаваемости.
Тело Эдогавы, маленькое и тесное, становится сосредоточением порочного удовольствия. Эдгар дрожит от страсти и продолжает двигаться, хотя живот Рампо многократно покрыт белесой спермой и она же стекает к бедрам, собираясь в ложбинках.
Сам Лисенок расцарапал ему спину и держится очень крепко, стискивая зубы, пряча пылающее личико, укоряя себя за ненасытность, но сколько бы По не двигался, сколько бы не терзал его удовольствием, превращая ласки в невыносимую пытку — ему все мало.
И лишь когда тело маленького детектива оказалось заполнено до края, а бедра потемнели от расцветших под кожей букетов синячков в форме пальцев — лишь тогда они оба свалились на покрывало, измученные, истерзанные в порыве помутившего страстью разума.
По тихо и жадно зацеловал следы собственной несдержанности, обласкал нежное тело, извиняясь за животную страсть, с которой он погружался в жаркое нутро.
Рампо тихо улыбнулся ему в ответ и зарылся лицом в сгиб шеи, ласково шепча, что все в порядке.
Их первый поцелуй, первые откровенные объятия, первые ласкающие прикосновения, первое соитие — все произошло за один раз, и вспоминая минуты, когда он был счастлив просто от того, что Рампо заснул у него на руках — По удивлялся собственному счастью, своей сдержанности и довольствия малым.
*
Аэропорт стал самым ненавистным местом Эдгара еще в тот день, когда он вместе с Рампо отправился туда — рейсы и пересадки, чтобы добраться до Токио забили головы им обоим, цены на билеты и время прибытия, многообразие цифр.
Рампо уезжал — и никакая страсть этого изменить не могла.
В груди ныло, схватывало холодными пальцами вкрадчиво выглядывающего одиночества, и он все кутался в свой плащ под взгляд изумрудных глаз любимого, хотя хотелось забиться в темный угол и выть от отчаяния.
Сейчас шесть утра, и в аэропорте стоит он сам, а вокруг больше десятка эсперов — все оглядываются на непривычные японские иероглифы, кутаются в кофты, куртки и плащи, удивляются теплому климату и прохладному ветру.
Они все разные, но все говорят на английском и прибыли из Америки.
И только По ненавидит аэропорт и Японию, забравшую у него любимого, собственную нерешительность и слабость.
Карл на его плече грызет печенье, и Эдгар не знает, помнит ли енотик их товарища — шесть лет прошло, и ни единого письма, ни единой открытки. Страна Восходящего Солнца будто поглотила Эдогаву Рампо, а у По нет ни одной идеи, как искать его теперь.
Да и нужно ли это.
Он снова трогает застежку на горле и втягивает голову, берет свой чемодан и первым идет на выход.
— По, куда ты? — Ему кричат, а он предпочитает отмахнуться и отправляется в гостиницу. Не так уж трудно ему, выучившему-таки язык, сесть на такси или автобус.
Маленькие дверные проемы и низкие потолки быстро приучают его сутулиться.
Он получает всю информацию и увидев знакомое имя в отчете забывает, как дышать. Сердце предательски пропускает удар и тут же срывается в галоп, а он уже достает свою последнюю книгу и задания.
Узнает ли его Рампо? Вспомнит ли? Когда поймет, что По — это По?
Любимый чай Рампо — зеленый, с молоком и ложкой сахара, ждет, когда тот его выпьет, а Эдгар за письменным столом не сдерживает улыбки, когда маленький детектив, одетый, как Шерлок Холмс, появляется в сопровождении своей коллеги.
Эдгару плевать на их цель — его цель Рампо, и ради него он готов сделать, что угодно. В том числе и предать своих, дав сведения о планах и сценариях.
Что чувствует Рампо он не знает — тот невозмутим и даже не помнит его сначала, чем ранит в жаждущее тепла и ласки сердце. Потом По вспоминает о его лисьей натуре и затаившись ждет своего часа.
И час приходит, когда в своем номере он обнаруживает Эдогаву собственной персоной, попивающего чай.
Привалившись плечом к косяку, Эдгар прижимает ладонь к груди и прикрывает глаза. В ушах шумит кровь, перед глазами все плывет. Это не удивительно — он так долго ждал их встречи, столько лет перегонял с места на место и критику, и его резкие слова, и его нежность.
Теперь он здесь и По не знает, с чего начать.
Впрочем, ему и не надо. Он уходит на кухню, делает себе кофе. Как в старые добрые времена, спустя шесть лет, он сидит в соседнем кресле, куда к нему приходит Рампо, и на фоне города, видного в панорамном окне гостиницы, они долго и трепетно целуются.
— Вот мы и встретились, милый Рампо-кун, — выдыхает Эдгар, зарывшись пальцами в растрепанные волосы и позволяя отвести с лица свою челку, глядя прямо и улыбаясь тонко и лукаво. — Вот мы и встретились.
Основные персонажи: Рампо Эдогава, Эдгар Аллан По
Пэйринг: По/Рампо
Рейтинг: R
Жанры: Слэш, Романтика, Флафф, Повседневность, Hurt/comfort, AU, Эксперимент, Занавесочная история, Учебные заведения, Первый раз, Дружба, Пропущенная сцена
Предупреждения: OOC, UST
Размер: Драббл, 13 страниц, 1 часть
Статус: закончен
Описание:
Эдогава Рампо не всегда работал в Детективном Агентстве.
Не всегда носил свой плащик и картуз.
Не всегда использовал очки, чтобы активировать свою «способность».
Он даже не всегда насмешливо щурился, как лисица, скрывая за длинными ресницами пленительные шартрезово-зеленые глаза.
(Студенческое АУ, предканон.)
Посвящение:
Хеле.
Публикация на других ресурсах:
Уточнять у автора/переводчика
Примечания автора:
Я уже потерялся в том, сколько времени на нее убил. Это должен был быть первый написанный мной По/Рампо. Но вышел второй, а у меня уже лежит начало третьего и заказ на четвертый. Хеля взял меня в оборот, кек.
Я буквально умираю под своими идеями. Мне нужна баночка для идей, хех. И кружка-термос в форме объектива, глубиной с Марианскую впадину, где я буду их топить.
Мне все видится корявым, но мне всегда все так видится, когда дело касается моих работ. ПБ вкл, комментарии вкл и я жажду мнений.
Паблос: vk.com/cloude_guardian
___________________________________________________
Вот мы и встретились, милый Рампо-кун.
У писателя только и есть один учитель:
сами читатели. ©
Эдогава Рампо не всегда работал в Детективном Агентстве.
Не всегда носил свой плащик и картуз.
Не всегда использовал очки, чтобы активировать свою «способность».
Он даже не всегда насмешливо щурился, как лисица, скрывая за длинными ресницами пленительные шартрезово-зеленые глаза.
Говоря откровенно, еще каких-то пять лет назад его видели снующим с книжками в руках, на ухоженной — до легкой тошноты из-за отсутствия выбивающихся из общего свода правил деталей — территории одного из американских университетов, где и учился по программе обмена молодое дарование с дедукцией Шерлока.
В свои двадцать два Рампо уже закончил расти, замерев на отметке метр шестьдесят восемь. Этот факт вызывал в нем досаду, потому что его не брали ни в одну спортивную команду — в Америке росту придавалось излишне большое значение — хотя энтузиазма у него было выше нормы, и он был готов к изнурительным тренировкам, которые помогут ему добиться уважения сокомандников.
Но, к своей досаде, и физическими массами Рампо не давил — не мог давить — на окружающих — хрупкий, щуплый, субтильный, с тонкими костями, которые, казалось, можно было сломать, стоит только махнуть рукой.
Как ни крути, а студенческая жизнь маленького и симпатичного юноши в Америке была настоящим адом — во всех смыслах. Девушки его игнорировали — как назло, все высокие и мнительные! — спорт был ему противопоказан во избежание травм, никакой ум и очарование этого не меняли, общение с другими студентами…
Рампо был достаточно честен и горд, чтобы без капли сомнений утверждать: напыщенные идиоты были недостойны его внимания.
Первое впечатление от него профессоров — гордец, блистающий шаблонно-книжными фразами, каким-то изощрением вызнающий правду — будто следит за всеми! — но полная пустышка, из тех, у которых стоит отнять шпаргалки, и они сдуваются как воздушные шарики, поднявшиеся высоко в стратосферу.
И, как лопнувший шарик, он должен был бы пасть, разбиться о бренную землю.
Однако этого не происходило, и более детальный анализ, присовокупленный к близком знакомству, позволял избавиться от стереотипа — пусть и не нравилась никому его улыбка, которая сменялась нечитаемым лицом на занятиях, а все-таки скрывался за ней неогранённый алмаз.
Сидя за чашкой зеленого чая с молоком над конспектами, иногда и до поздней ночи, иногда и до раннего утра, когда птичий гомон раздражал чуткий слух, Эдогава часто задавался вопросом: почему он не может быть, как все? Чтобы сливаться с массами, ему приходилось ловко и умело притворяться, умалчивать, прятать свой ум за прикрытыми глазами и лисьей улыбкой.
На последнем году обучения он стал часто слушать разговоры окружающих. Как правило, ощущение, что он невольно подслушивает, вызывало у него омерзение, но иногда удавалось выхватить действительно полезные вещи.
Именно так он и узнал — совершенно непреднамеренно подслушивая, — что после экзаменов один из студентов, который, по мнению двух ребят с курса, был «странным замкнутым типом, а тут вдруг решил помажорить перед другими», устраивает студенческую вечеринку в честь окончания обучения.
У каждого студента есть список дел, который хотелось бы выполнить до того, как выпуститься.
И ничего удивительного, что у Рампо тоже имелся свой, и пункт «Побывать на студенческой вечеринке» там был — не важно, что его одногруппники побывали на таких еще на первом курсе и теперь только отмахивались, уклончиво сообщая, что у них будет своя собственная встреча в эти выходные.
В итоге, от имени всего коллектива отправился Эдогава, пылающий энтузиазмом и рвением перепробовать все закуски и напитки, поговорить со всеми людьми, послушать самую разную музыку. В конце концов, чем черт не шутит — может быть, встретит кого-нибудь, с кем не жаль будет обменяться почтами?
Полный оптимизма и нездорового азарта, Рампо приоделся в новые брюки и до хруста выглаженную белую рубашку, не постеснявшись в кой-то веки отвести с лица волосы и открыть глаза чуть шире — не хотелось бы пропустить даже незначительной мелочи, которую он может увидеть, и которая может пригодиться в будущем.
Еще стоя за дверью в ожидании хозяина комнаты, он услышал музыку — что-то медленное, приятное, под такое можно танцевать, обнявшись, пристроив голову друг другу на плечи, неспешно, покачиваясь…
Что-то такое, что не очень ассоциируется с зажигательной студенческой тусовкой, а, скорее, с ее окончанием, когда все уже выпили слишком много и задорный клубняк не вызывает ничего, кроме желания пойти в уборную и извергнуть из себя все выпитое и съеденное, когда мигрень не позволяет открыть глаза шире щелок, потому как даже неяркий свет становится вспышкой, выжигающей сетчатку, а за ней — мозг.
Можно сказать, что он уже был неприятно удивлен своими наблюдениями, когда дверь открылась и стало окончательно понятно, что в комнате, в общем-то, кроме расстроенного хозяина никого и нет.
— Привет. А я на вечеринку, — Рампо удивленно приподнял брови и отступил на шаг, когда пришлось откинуть голову, чтобы посмотреть в лицо открывшему ему дверь парню.
— Вот как, — закрытое отросшей челкой лицо, губы скривились в болезненном подобии улыбки, и Эдогаве даже жаль стало столь «непопулярного» инициатора тусовки. — Что ж, проходи, пожалуйста. Я сделаю тебе кофе, ты не возражаешь?
— Чай, — мгновенно поправил юноша. — Я пью только чай. Зеленый. Ложка сахара. Молоко.
Кажется, он порядком повеселил хозяина комнаты — тот, на миг замерев, даже затрясся от сдерживаемого смеха, однако же открыл дверь шире и отошел в сторону, позволяя протиснуться в образовавшийся зазор.
Студенческая спальня априори не может быть не забита всевозможными книгами, тетрадками, вырванными из блокнотов листками. И комната его нового знакомого ничуть не отличалась от шаблона — зорким оком он разглядел несколько бумажных комков, явно свежих, наскоро запихнутых в зазор между обивкой уютного кресла, куда Рампо и сел, любопытства ради вытаскивая комочки и разглаживая на колене, стоило только гостеприимному хозяину отойти.
Это оказались последние проверочные работы. Высший бал и отсутствие красной ручки вынудили Эдогаву заинтересоваться именем столь эрудированного студента, и он даже прикусил губу, разбирая витиеватые буквы старомодного, но аккуратного почерка, полного завитушек и завихрений.
Эдгар Аллан По.
По. Эдгар По. Он ведь где-то слышал уже это имя, разве нет?
Рампо нахмурился, перебирая в голове немногочисленные знакомства, пока не вспомнил, что услышал это имя от какой-то девушки, состоящей в клубе шахмат — та рассказывала, что президент их клуба, Эдгар По, необычайно хорошо играет и его даже отправляют на соревнования между институтами.
Значит, он в гостях у не самого глупого человека. Это не могло не радовать, хотя по виду По с уверенностью можно было сказать, что он не из говорливых. Ни «Здравствуйте», ни «проходите» — лишнего слова не вытянешь, как встречать гостей он явно не знает, но это и понятно по краткому описанию, мельком услышанному — а ведь люди инстинктивно боятся тех, кто прячет свое лицо за шевелюрой, скрывает свои глаза — почему-то у всех к их возрасту складывается стереотип, что они смогут узнать намерения человека, видя его лицо и глаза.
Рампо же был уверен, что умелый лжец — есть умелый лжец, как его не причеши, а он все равно сможет сделать так, что верить ему будешь до самого конца, глядя в полные искренних эмоциональных плесканий глаза.
Эдгар По мало походил на того, кто способен лгать — слишком уж не приспособлен он для контакта как такового.
Впрочем, ему это только на пользу — наедине он быстрее сможет разговорить хозяина, может, даже подружится, и тогда вечер будет не совсем пропащим.
Рампо устраивается, и маленький рост позволяет ему усесться, как влитому, будто кресло для него и было сделано. Он в гостях, но встреча неформальная, так что можно поджать ноги и прислушаться к какому-то напеву — По на крошечном уголке кухни выводит какой-то мотив, довольно правильно и тихо, но различимы слова — хороший английский, пресловутый «лондонский» акцент, который ухо детектива впервые различило в аэропорте «Хитроу», когда он делал пересадку, а потому несколько часов был обречен бродить по городу.
Чайник на плитке свистит, По ловко перехватывает ручку полотенцем и разливает кипяток по чашкам. Рампо внимательно следит за каждым убористым движением парня, чей рост, он уверен, куда больше метра восьмидесяти, но в тесной кухоньке тот двигается довольно ловко и даже красиво — куда до него самому Эдогаве, которому некоторые высоко подвешенные шкафчики доступны только со стулом.
Журнальный столик между двумя креслами становится пристанищем изящных плетеных подставок, которые неуловимо напоминают о доме. Сверху ставятся чашки, между ними вазочка-корзинка с шоколадными конфетами, и маленький сластена внутри Рампо жадным взглядом окидывает предоставляемое богатство.
Первая конфета лишается своей шелестящей и блестящей, глянцевой упаковки. Эдогава чувствует запах шоколада, облизывает губы и сглатывает, прежде чем подхватывает свою чашку и с удовольствием отправляет лакомство в рот целиком, ощущая, как нуга склеивает острые зубки, шоколад пачкает губы, зубы, тает и все становится невыносимо, невозможно сладко! Прямо так, как того хочет маленький сластена, который быстро расправляется с первой конфетой и тянется за второй.
Подделку в своей чашке Рампо обнаруживает, только сделав глоток.
Запах кофе, вкус кофе, непривычный его нежному язычку вкус — Эдогава, набравший полный рот напитка, разрывается между разочарованием и обидой от обмана. Но все-таки героически глотает все и отставив чашку вытирает губы, после чего дергает за рукав и в ус не дующего Эдгара.
— Что это? — хмуря маленькие брови, юноша тыкает пальцем в свою чашку.
— Это… кофе… — до Аллана быстро доходит весь ужас положения, и он вскакивает на ноги, в волнении заламывая руки. — Прости, прости, пожалуйста! Я так привык, что все кругом пьют кофе, и автоматически уже сварил две порции!
По в ужасе. По закрывает лицо руками и глядит на насупившегося гостя сквозь щелки пальцев и завесу волос.
Он жутко рассеян из-за последних двух ночей, когда готовился встречать гостей и не спал. Он даже выучил речь и написал несколько пригласительных учителям, которые, впрочем, так и остались лежать в ящике стола — туда, где ученики сбрасывают маски прилежных школяров, их профессорам нельзя, и наоборот. Это простой закон, который ему быстро объяснили те, с кем он поделился идеей.
Взгляд Рампо мягчает и он осторожно пробует напиток в своей кружке снова.
— Если не набивать рот конфетами и пить раздельно от них — довольно неплохо, — вынес вердикт ценитель чистого вкуса, благосклонно кивая переполошившемуся хозяину.
Эдгар забывает, как дышать — на губах юноши такая улыбка… Шальная, шкодливая, шаловливая — будто бесенок и дитя в одном теле, падший ангел устроился в его кресле и, прикрыв глаза, попивает чуть горький, дурманяще пахнущий кофе, сладкий, по мнению Эдгара, как сам этот момент.
*
Рампо всегда казалось, что любовь, та любовь, которая не как в химии, а как в книгах — нечто антинаучное, расплывчатое, абстрактное, и — совершенно точно — редко встречающееся в жизни.
И потому, ощущая сначала робкую симпатию к скованному своими собственными комплексами По, а затем и недюжинной силы тягу, Эдогава все ожидал, когда же прекратит свое действие хитросплетение органической химии в его теле. Но оно не спешило проходить, а Рампо и не заметил, как прошли сначала три месяца ожидания, отмеренные им, а потом и полтора года перемахнули свой рубеж, затягиваясь на его шее этакой удавкой неразделенной любви.
Рампо был смущен пониманием собственной зависимости, и нельзя было точно сказать, когда он стал со стыдом ловить свой взгляд на бледных, почти бескровных губах По, а мысли — на желании провести ладонями по худым скулам и впалым щекам, обвести самыми кончиками пальцев решительные росчерки бровей, подушечками коснуться темных синяков от недосыпа — вернее от бессонницы — кои стали беспощадной оправой пронизывающих до трепетной дрожи, редко видимых из-за завесы, глаз. Потом — погладить темные и несомненно мягкие волосы, собрать их горстями в кулаках, чтобы однажды потянуть высокого парня на себя, заставляя наклониться, и…
Они виделись каждый день, чаще всего — даже не по одному разу, и неизменно все заканчивалось посиделками у одного из них в комнате, в интимном полумраке, и Эдогава частенько прятал личико за чашкой, пытаясь совладать с собственным сходящим с ума сердцем и совершенно не рациональной фантазией, которая заставляла пылать щеки в горячке.
Впрочем, были вещи и совершенно материальные, незыблемые, происходящие раз за разом — если они оказывались у По, то чай пили втроем, а Карл, этот маленький предатель, канючил у Рампо печенье, чтобы, выдернув его из немощной хватки тонких бледных пальцев, убежать — как-то совсем ехидно хихикая — к стулу, где стояла его чашка, и долго полоскать там угощение, оглядываясь глазками-бусинками на утешающего друга По.
Если же дело происходило у Эдогавы, то все принимало совсем иной оборот.
Рампо, как всем было известно, был не создан для бытовых дел совершенно — предпочитая или заказывать, или покупать готовую еду, он был знаменит своим общением с техникой на «Вы» и, желательно, из несвязанных комнат.
Его единственными гостями были По и Карл, которые приносили свой кофе и угощения. Пили, опять же, втроем, но в отличие от кофемана Эдгара, чей сервиз был предметом гордости своего хозяина, чашки Рампо были в японском духе — маленькие, без ручек, их было двенадцать штук, и в одинокие вечера, полные зубрежки, Эдогава заполнял чаем их все, заботливо перенося из кухни в комнату по одной, выставляя в ряд на столе и потребляя чай до тех пор, пока тошно не становилось, или пока не заканчивался чай в заварнике.
При посещении его двух гостей, Рампо забирал всего шесть чашек и услаждал сам себя сладостями. По, который был негласно ответственен за весь приготовленный чай и кофе, да и за часть закусок, довольствовался одной-единственной и первые двадцать минут смиренно кормил себя булочкой с шоколадом — Рампо в это время неизменно был занят чем-нибудь «по дому», а Эдгар ненавидел, когда его приглашали зайти и игнорировали, так что приходилось говорить самому себе, что хозяин просто готовит для них что-то совершенно особенное.
Карл, которому больше одной чашки — уже перебор, со своей пачкой печенья и чаем ощущал себя более чем уютно в это время, хотя то, что нельзя приставать к своему любимому объекту для проделок — сиречь Рампо — енотика расстраивало несоизмеримо больше, чем его хозяина.
Эдогава же, прячась в комнате, в это время уговаривал себя вести себя здраво, взвешивать каждый шаг и каждое слово, чтобы не дай бог Аллан не узнал, не понял, что Рампо испытывает к нему что-то слишком теплое, что уже не вписывалось в понятие простой симпатии.
Одновременно с этим где-то в чудной головке японца мелькали мысли, что все это неправильно и для счастья, для ощущения чего-то более полноценного не хватает какого-то важного компонента — только Рампо никак не мог понять, какого.
На разрешение этой задачи уходили дни и ночи, а решилась она нежданно-негаданно, волею случая и, видимо, по благословению самой Судьбы.
Очередной вечер закончился в гостях у Рампо. Сам парень свернулся в кресле и наслаждался отданной ему книгой, быстро скользя взглядом по строчкам, вбирая букву за буквой, слово за словом, изредка начиная шелестеть словарем, выискивая незнакомые выражения.
Чашки чая, все шесть, успели опустеть за пару часов, и даже не слишком-то активного Эдгара сидеть утомило, так что он вызвался сходить за добавкой.
— И мне тоже, По-кун, — Рампо протягивает емкость, намекая на все, какие здесь есть, и Аллан покорно вздыхает. Карл пищит и, схватив свою чашку, перебирает лапками в сторону кухни, намекая, что и ему совершенно точно необходима добавка — еще не все печеньки отстираны от вкраплений изюма и остро нуждаются в свежей порции заварки.
По выполняет все, как любит его милый, единственный и неповторимый Рампо-кун — чашки становятся в ряд одна за одной по мере заполнения, фантики от конфет сгребла властная рука с тонкими узловатыми пальцами, плед на острых коленках, выпирающих сквозь пижаму, расправлен…
И надо же было Эдогаве потянуться в тот момент именно за шестой, последней чашкой, с которой По еще даже пальцы убрать не успел, переставляя ее ближе к хозяину комнаты!
От пробежавшего вверх по пальцам разряда вздрогнули они оба. Замерли, соприкасаясь совсем немного подушечками пальцев, не в силах, однако, отстраниться — мышцы, кажется, свело, воздух застрял в трахее, будто время во всем мире остановилось от их касания, обозначая болезненно ясно именно этот момент.
Напряжение, таившееся где-то рядом, стало почти осязаемым, поднялось до запредельных высот — ни один, ни другой не могли отмереть, сделать такой необходимый, чтобы функционировать как надо, вдох или выдох, ни один, ни другой не могли найти силы просто открыть рот и сказать хоть что-нибудь, пусть и в смятении, что разрешит ситуацию, прояснит, что за искра сейчас проскочила и парализовала тело, пощекотав кожу сладкой волнительной дрожью.
Взгляды их встретились в воздухе, все заискрило яркими цветами, а Рампо стремительно залился краской и отмер первым, испуганно отдернув пальцы, прижав их к груди, где билось опустившееся из горла сердце; По в свою очередь побледнел как мел и выпустил воздух со свистом сквозь тонкие уста, отпуская чашку и замечая дрожь с покалыванием в подушечках пальцев.
Атмосфера, которая воцарилась на несколько мгновений, никуда не ушла и не лопнула от того, что они задвигались. Рампо с испугом понял, что у него шалит давление — уши заложило, и от судорожного сглатывания стало даже больно.
По разглядывал собственную руку, будто та превратилась в щупальце, и японец подавил нервный смешок — на миг для них обоих планета сдвинулась со своей орбиты и унеслась куда-то сквозь галактику, куда-то, куда человек был не властен заглянуть сквозь бескрайний космос.
— Я только сейчас понял, Рампо-кун, — подал голос По, сжимая руку в кулак, чтобы меньше дрожала и укладывая на подлокотник своего кресла. — Мы ведь никогда друг другу даже руки не жали. И не обнимались. Ты не хотел бы попробовать?
— К чему это? — Рампо хватает чашку и делает глоток, обжигая язык и пальцы, моментально начиная шипеть от боли и тут же замирая, растерянно хлопая глазами — Эдгар внезапно оказался очень близко, зарылся лицом ему в шею, горячо дыша.
Теплый. Высокий. Пропахший мятными конфетами и выпечкой. Отбирающий горячую чашку.
Сердце ударило в ребра с испугом, краска бросилась в лицо, и Рампо задергался, выронил книгу — смущенный и взволнованный, почти паникующий.
— Все хорошо, Рампо-кун, — теплый шепот прямо в ушко заставил его замереть, как зверька, ослепленного светом фар посреди дороги, а машиной, которая его сбила, был По со своими ласковыми ладонями и тихим дыханием. — Мы теперь всегда так будем делать, — довольно заключил Эдгар голосом книжного злодея, пряча победную улыбку в растрепанных волосах Рампо и давая обещание им обоим — это не последние их объятия, и, если придется как маньяку преследовать Рампо, чтобы их получить — он будет это делать, если придется за это мучить себя — он будет мучить.
По всегда умел превращать простые вещи в трагедию, напряжение и патетику. Этот раз не стал исключением, и это напугало японца, помнящего, что, если англичанин сказал — англичанин сделает, это теперь дело чести.
Эдогава ощутил себя так, будто за ним неслась Дикая Охота — от нее не сбежать и не скрыться, а кругом, как назло — бой барабанов, плач волынки, треск костров и он угодит в один из них, если откажется — Эдгар ведь вполне был способен в расстроенных чувствах сделать глупость.
Однако он остался неподатливым, как статуя, и не важно, что тиски объятий смыкаются, не давая дышать до самого конца, будто он его сейчас…
— Ладно-ладно, сдаюсь, хорошо. Мы будем это делать, — почти взвыл Рампо, хватаясь за чужую шею и выдергивая тело чуть выше, чтобы иметь возможность вздохнуть.
По тихонько смеялся и объятия стали значительно теплее, когда он влез к нему под плед.
И Рампо в жизни никому не признается, что сидеть так близко с этим прирученным демоном ему до безумия нравится, а сердце, взволнованно бьющееся под одной из ладоней, бьет так совсем не от страха.
*
Они продолжают видеться и после выпуска. Эдгар работает частным детективом в маленьком агентстве и противится вмешательству Эдогавы в свои дела, потому как острый ум друга, получающего еще одно образование, ставит его в неудобное положение — быстрее любой техники Рампо высчитывает для него виноватых и правых, умудряясь отыскивать детали почти волшебным образом.
Иногда это даже обидно — они встречаются поздно вечером в снимаемой ими квартирке, и По хотел бы пожаловаться на работу, на вынужденную слежку за людьми, на поездки, которые для него, затворника, мучительны. Но прикусывает язык и гордо делится только своими успехами, не желая выглядеть совсем неудачником.
Рампо только улыбается, внимательно слушает и откладывает очередной набросок детектива, сделанный уставшей рукой своего сожителя, чтобы чуть позже, за чашечкой зеленого чая с молоком, раскрыть ему самому все плюсы и минусы написанного, все промахи и дырки в сюжете, которые он должен как-то заштопать, да так, чтобы Эдогава не смог выпутаться из очередной ловушки скрывающегося эспера.
По кусает собственные щеки изнутри и думает о поцелуях, пока влажные губы Эдогавы со следами чая двигаются, мягко и очень гибко, исторгая слово за словом, и акцент с каждой неделей пропадает, хотя Эдгар и просит позаниматься с ним японским, замирая, как гончая в стойке, пока подвижный рот повторяет слова, тренирует его слух и произношение.
Иногда это становится невыносимо — у них два года разницы, но Аллан ощущает, насколько он отстал от маленького юркого Лисенка, как он тихонько зовет его дома, не желая, чтобы кто-нибудь узнал, что По не удержался и дал прозвище за малахитово-изумрудные глаза и улыбку на тонких губах.
Рампо остается всего полгода в стране, прежде чем он вернется домой — для него уже найдено вакантное место и его приезда с нетерпением ждут. У Эдгара болит сердце от мысли, что они должны будут расстаться, и он поспешно ищет предлоги, тысячи причин, почему Эдогава должен остаться с ним, здесь, в Америке, или, как вариант, они вместе могут поехать в Великобританию, поселиться в особняке, доставшимся ему от матери, и…
На этом «и» Эдогава прижимает тонкие пальцы к его горячим, искусанным губам, улыбается, печально и нежно, качает головой, и По, замерший, словно статуя, отмирает, выпрямляется, вопросительно качает головой, сжимая губы в линию и сдерживая слезы. Он сплетает пальцы в нервном жесте, хрустит суставами, потом начинает заламывать руки — отчаянно, зло, расстроенно, прежде чем находит силы совладать с собой и сесть за рабочий стол.
— Забудь пока о моем отъезде, — непривычно мягко просит такой родной, такой близкий и нужный, как воздух, Рампо, протягивая ему очередную рукопись, показывая ему сделанный в типографии вариант оформления, рассказывая, что он смог добиться печати, уговорил редактора — разрешив несколько несложных ситуаций — печатать По постоянно, ведь тот старается для всеобщего блага, для читателей и критиков — и пусть еще очень молод.
Несчастный Эдгар игнорирует его слова, ощущая себя так, будто ему только что отказала девушка, тянет недоумевающего Рампо к себе на колени и обнимает до боли в груди, до сплетающегося в один сердечного ритма, до шумного плаксивого вздоха и горячих слез, и шепчет, находя свое положение слишком отчаянным, чтобы и дальше скрываться:
— Рампо, мой милый Рампо, не знаю, поймешь ли ты всю глубину моего отчаяния? Вот уже почти год, как я живу беспокойно, терзаемый невыносимыми по силе чувствами. Сколько раз я воображал себе признание — не сосчитать. Я тратил тысячи сладких, мучительно нежных слов, десятки листов и исписывал километры чернил в попытке признаться тебе хотя бы и на бумаге, — тщетная трата времени и материалов, не правда ли? — и сейчас попытаюсь сказать самое важное, самое терзающее меня осознание, — По выдыхает, вдыхает снова и шепчет, тихо, в самое ушко зажатого в объятиях Рампо: — Люблю тебя, Рампо, и я не знаю, поможет ли это переменить твои планы, но я верю и продолжаю мечтать, что все будет, как в идеальном романе — ты сейчас же отринешь беспощадное решение покинуть меня, ты останешься и мы и дальше будет жить вместе, счастливо, только мы вдвоем, — Эдгар плачет и целует холодные пальцы любимого Лисенка, сжимая маленькую ладошку в тисках пальцев, ощущая пугающую неподвижность хрупкого тела.
Потом его уха касается нежный шепот, который он и различил-то не сразу за своими рыданиями:
— Прекрати плакать, По-кун. Прекрати. Давно пора было сказать эти слова, как тебе, так и мне. А сейчас уже слишком поздно. Я люблю тебя не менее сильно Эдгар, но судьба моя решена. Ты знаешь — дома меня уже ждут. Мне нужно будет некоторое время, чтобы упорядочить свои знания и выкинуть лишний багаж, полученный мною здесь, в Америке, заострить свой ум, как нож, и разить им точно, в один удар. Лучше заканчивай свою практику здесь и приезжай ко мне в Японию. Я так не хотел отставать от тебя, что оставил заявление в Детективном Агентстве для эсперов, и они готовы принять меня после собеседования, — Рампо тронул окаменевшего Аллана, погладил по щеке с тихой лаской, ощущая, как он неохотно отмирает и льнет к его ладони.
— Я так мечтал, — вышептал По, прижимая Рампо еще отчаяннее, выдергивая мешающиеся бумаги из его пальцев, таких тонких, хрупких и нежных.
Рампо устроился на коленях возлюбленного, прижался, откинув голову на чужое плечо, обводя подушечкой пальца боковую линию подбородка, губы, подрагивающий кадык.
Это было до того трагично, что даже у него защемило сердце. На Эдгара было больно смотреть, и Эдогава знал, что Карл, любимый енотик По, еще с утра предчувствуя столь печальный вечер, спрятался в ванной и то и дело пускал воду, то купаясь, то полоская доверенный ему платок с вышитым на нем адресом и инициалами хозяина.
*
Вечером По пришел к нему в комнату. Долго мялся в дверях, и уже давно просчитавший исходы Рампо посмотрел на него до того понимающе, нарочито медленно расстегивая пуговицы на пижаме, что Эдгар ненадолго оробел совсем, пугаясь собственной смелости, потом взял себя в руки и зачем-то закрыл дверь на замок. Рампо к этому времени уже заканчивал с нижней пуговицей, и ни капли не удивился, когда Эдгар остановил его одним жестом и взялся расстегивать сам, хотя пальцы у него дрожали и не слушались.
Раскинувшись на постели и краснея от пристального взгляда нависшего над ним Аллана, Рампо норовил прикрыть хотя бы мягенький, как у зверька, животик, где пресс был очень относительным. В собственных расчетах он уже отдал свою невинность По и был счастлив иметь заботливого партнера, который осознает, сколь важен был этот шаг. В реальности же он краснел просто от того, что тот на него смотрел.
Кажется, он переоценил свои особенности и плохо представлял, насколько сильно реальное присутствие По выбивает его из привычной манеры поведения, насколько сильно гасит его обычно неукротимый ум.
Впрочем, в уме ли дело, когда его сердце бьется до того сильно и беспокойно от каждого прикосновения? А ведь Эдгар всего-то гладит его тело узкими ладонями с длинными пальцами, как у пианиста, с наростом вечной мозоли на среднем пальце правой руки, слегка щекочет кожу ноготками и целует — пылко, но нежно, со сдерживаемой страстью, не решаясь выпустить ее, уподобиться зверю и торопливо, с силой получить желанное тело.
Эдогава может только благодарить сдержанный темперамент По и, прикрыв глаза, отдаться на волю ласкающих его рук и губ, вскоре уже плавясь от томно растекающегося по всему телу удовольствия.
Дыхание у Эдгара сбито хаотично осыпающимися поцелуями. Он гладит узкие бедра и не решается сжимать слишком сильно, испытывая подспудное отвращение к меткам на этом бледном, беззащитном и изящном теле.
Не его руками их ставить намеренно — он не хочет, чтобы дорогому ему человеку было больно, или чтобы темные пятна от укусов и пальцев порочили молочную бледность и совершенство этой нагой красоты, коя раскинулась под ним, невинная, чувствительная и трогательно-открытая для его прикосновений.
Каждый поцелуй — как маленький ожог на коже, и губы горят от них малиновым, когда он решается-таки поднять глаза, встречая взгляд Рампо — замутненный удовольствием, но от этого не менее прямой и решительный.
Эдогава влезает ему на бедра и запускает пальцы в волосы, притягивая к себе. Целует — страстно и несдержанно, глухо постанывая. Ладонь По на затылке придерживает его голову, рука на спине не дает упасть, и он позволяет себе такую вольность, как начать расстегивать тугие пуговицы, стаскивая вещи с широких плеч, обнажая грудь и живот, узкую красивую спину, выраженные боковые мышцы, длинные ноги, округлость ягодиц, прикрытых шелком.
Когда остается только белье, Эдогава робеет и бросает смущенный взгляд, и последний шаг отчаянно-смелый По делает вместо него, хотя когда тот смотрит — хочется прикрыться, но стиснув зубы он позволяет Рампо делать то, что тот хочет, как тот позволил обласкать все свое тело страстным взглядом до этого.
Шатен кусает губу — в паху тянет от одного только вида, и раньше, чем он понимает, что делает — кидается на шею Эдгара, обхватывая руками и стеная от ощущения жара кожи, приятной гладкости и шелковистости.
Они падают на постель, трутся бедрами, гладят тела друг друга. Эдогава дышит часто, прикрыв глаза и бросая взгляды из-под дрожащих ресниц. По не хочет упустить ни единой детали и предпочитает видеть все, каждый спазм, волну дрожи и трепета, от которого Рампо резко втягивает воздух носом, приоткрыв губы, в которые Аллан спешит впиться поцелуем, захватывая власть над желанными устами, приручая своего Лисенка, как не позволено больше никому.
Они сплетаются, тесно и жарко. Рампо стонет и кричит от каждого толчка, содрогается в его руках, когда По впивается жадными поцелуями в тонкую шею, оставляя ненароком влажные следы, когда кончиком языка пробует на вкус кожу. Желание сомкнуть зубы в порыве страсти мутит разум и пугает — будто дьявол шепчет в ухо, извращая желания до неузнаваемости.
Тело Эдогавы, маленькое и тесное, становится сосредоточением порочного удовольствия. Эдгар дрожит от страсти и продолжает двигаться, хотя живот Рампо многократно покрыт белесой спермой и она же стекает к бедрам, собираясь в ложбинках.
Сам Лисенок расцарапал ему спину и держится очень крепко, стискивая зубы, пряча пылающее личико, укоряя себя за ненасытность, но сколько бы По не двигался, сколько бы не терзал его удовольствием, превращая ласки в невыносимую пытку — ему все мало.
И лишь когда тело маленького детектива оказалось заполнено до края, а бедра потемнели от расцветших под кожей букетов синячков в форме пальцев — лишь тогда они оба свалились на покрывало, измученные, истерзанные в порыве помутившего страстью разума.
По тихо и жадно зацеловал следы собственной несдержанности, обласкал нежное тело, извиняясь за животную страсть, с которой он погружался в жаркое нутро.
Рампо тихо улыбнулся ему в ответ и зарылся лицом в сгиб шеи, ласково шепча, что все в порядке.
Их первый поцелуй, первые откровенные объятия, первые ласкающие прикосновения, первое соитие — все произошло за один раз, и вспоминая минуты, когда он был счастлив просто от того, что Рампо заснул у него на руках — По удивлялся собственному счастью, своей сдержанности и довольствия малым.
*
Аэропорт стал самым ненавистным местом Эдгара еще в тот день, когда он вместе с Рампо отправился туда — рейсы и пересадки, чтобы добраться до Токио забили головы им обоим, цены на билеты и время прибытия, многообразие цифр.
Рампо уезжал — и никакая страсть этого изменить не могла.
В груди ныло, схватывало холодными пальцами вкрадчиво выглядывающего одиночества, и он все кутался в свой плащ под взгляд изумрудных глаз любимого, хотя хотелось забиться в темный угол и выть от отчаяния.
Сейчас шесть утра, и в аэропорте стоит он сам, а вокруг больше десятка эсперов — все оглядываются на непривычные японские иероглифы, кутаются в кофты, куртки и плащи, удивляются теплому климату и прохладному ветру.
Они все разные, но все говорят на английском и прибыли из Америки.
И только По ненавидит аэропорт и Японию, забравшую у него любимого, собственную нерешительность и слабость.
Карл на его плече грызет печенье, и Эдгар не знает, помнит ли енотик их товарища — шесть лет прошло, и ни единого письма, ни единой открытки. Страна Восходящего Солнца будто поглотила Эдогаву Рампо, а у По нет ни одной идеи, как искать его теперь.
Да и нужно ли это.
Он снова трогает застежку на горле и втягивает голову, берет свой чемодан и первым идет на выход.
— По, куда ты? — Ему кричат, а он предпочитает отмахнуться и отправляется в гостиницу. Не так уж трудно ему, выучившему-таки язык, сесть на такси или автобус.
Маленькие дверные проемы и низкие потолки быстро приучают его сутулиться.
Он получает всю информацию и увидев знакомое имя в отчете забывает, как дышать. Сердце предательски пропускает удар и тут же срывается в галоп, а он уже достает свою последнюю книгу и задания.
Узнает ли его Рампо? Вспомнит ли? Когда поймет, что По — это По?
Любимый чай Рампо — зеленый, с молоком и ложкой сахара, ждет, когда тот его выпьет, а Эдгар за письменным столом не сдерживает улыбки, когда маленький детектив, одетый, как Шерлок Холмс, появляется в сопровождении своей коллеги.
Эдгару плевать на их цель — его цель Рампо, и ради него он готов сделать, что угодно. В том числе и предать своих, дав сведения о планах и сценариях.
Что чувствует Рампо он не знает — тот невозмутим и даже не помнит его сначала, чем ранит в жаждущее тепла и ласки сердце. Потом По вспоминает о его лисьей натуре и затаившись ждет своего часа.
И час приходит, когда в своем номере он обнаруживает Эдогаву собственной персоной, попивающего чай.
Привалившись плечом к косяку, Эдгар прижимает ладонь к груди и прикрывает глаза. В ушах шумит кровь, перед глазами все плывет. Это не удивительно — он так долго ждал их встречи, столько лет перегонял с места на место и критику, и его резкие слова, и его нежность.
Теперь он здесь и По не знает, с чего начать.
Впрочем, ему и не надо. Он уходит на кухню, делает себе кофе. Как в старые добрые времена, спустя шесть лет, он сидит в соседнем кресле, куда к нему приходит Рампо, и на фоне города, видного в панорамном окне гостиницы, они долго и трепетно целуются.
— Вот мы и встретились, милый Рампо-кун, — выдыхает Эдгар, зарывшись пальцами в растрепанные волосы и позволяя отвести с лица свою челку, глядя прямо и улыбаясь тонко и лукаво. — Вот мы и встретились.
@темы: #Фикбук, #Завершено, #Перенос, #Фанфик, #Cloude_Guardian