Cloude Guardian
Автор: Cloude Guardian
Фэндом: Bungou Stray Dogs
Основные персонажи: Ацуши Накаджима, Осаму Дазай, Чуя Накахара
Пэйринг: Дазай/Атсуши\Чуя
Рейтинг: R
Жанры: Слэш, Романтика, Ангст, Флафф, AU, ER (Established Relationship), Занавесочная история, Пропущенная сцена, Любовь/Ненависть
Предупреждения: OOC, Групповой секс, Кинк, Нехронологическое повествование, Полиамория
Размер: Драббл, 8 страниц, 1 часть
Статус: закончен
Описание:
В его жизни отныне были двое – один Огонь, другой Тьма.
А он был тем, кто нес самое лучшее от них обоих.
И был для них Светом.
(О нетипичных семейных отношениях. Когда Двойной Черный - твои опекуны, Дазай не ушел из мафии, Атсуши подобран еще в малолетстве и все живут милой шведской семьей.)
Посвящение:
Цирци <3
Публикация на других ресурсах:
Уточнять у автора/переводчика
Примечания автора:
Ничего не спрашивайте. Я просто шипперю весь черный квартет. Это нормально. А трио - ну, тренируюсь перед написанием квартета, мда))0)
Вообще это было должно быть аля ухаживания в стиле ДЧ. Но вышло откровенней, чем просто ухаживания и с ER.
Размышления на тему, что было бы, не уйди Дазай и найди он Атсуши, еще когда в мафии был. Оды здесь нет и не будет. Кааакой такой Ода.
Думал приткнуть еще Акутагаву, которого Атсуши тащит в койку, когда тот случайно вламывается во время очередного постельного собрания. Но не стал. (Это достойно отдельной работы *играет бровями*)
Те, кто не любит тройнички, не переносит кого-то из героев: у вас проблемы. Потому что - смотрите первую строчку, второе предложение.
Первая публикация: 14 декабря 2016
Перепубликация: 14 октября 2017
Группа: vk.com/cloude_guardian
Дневники: cloude-guardian.diary.ru/
___________________________________________________
Огонь и Тьма. (В его жизни...) Огонь и Тьма. (В его жизни...)
Примечания:
Внимание! В связи с тем, что время, прости гспди, уже два, я не успел ни вычитать, ни выбрать всякую шваль из текста. Так что ПБ - это наше все, ПБ буду очень рад! Завтра вечером я, конеш, рассчитываю доползти и разгрести все эти замещающие местоимения, но это будет только завтра, а помощь мне нужна вот прям сейчас...
Волшебным образом текст из 2 страниц превратился в... Во все восемь, короче, и я не знаю, как с этим жить. Поэтому жить и не буду - я лучше спать лягу, наконец-то.
Сюжет расширился и от изначального хэда нетронутым не осталось ни-че-го. Я слегка намудрил с событиями, но должно быть интересно - мудрить было круто, я не жалею - и вы не жалейте.
Данные о возрасте даны криво, но, короче: мелкий Атсуши - это как раз, когда его забирают из первого приюта, потом лет в десять он теряется, до 14 - второй приют, в шестнадцать - открытие его способности, Шин. К 18 как раз все их брачные игрища начинаются, #явсепродумал
Каждый в этой жизни от рождения имел право на собственное счастье. Но кому-то его сразу давалось больше, кому-то — меньше; не всегда все было соизмеримо тем трудностям, которые пришлось преодолеть, чтобы достичь какого-то результата — будь то крупица надежды или обретение близкого человека.
Иногда деньги решали, все-таки, слишком многое.
Атсуши считал, что он в своей жизни хлебнул достаточно, чтобы ему счастья досталось, по меньшей мере, в удвоенном количестве — были с ним согласны и другие, видевшие, что мальчик заслужил подобного, как никто другой. Горькое детство в приюте, сон в застенках подвала, в железной клетке, нравоучительные избиения ребенка учителями. Атсуши многое пережил и в детском возрасте, тайком читая книги в библиотеке, он узнавал об историях хуже, чем его, заканчивающихся счастливей, чем его.
Это давало ему надежду.
Может быть, именно из-за этой надежды, ярко горевшей путеводным маяком во тьме, все в итоге так и сложилось — в некогда темной, одинокой и горькой жизни Атсуши появилось сразу два проблеска света, каждый из которых почти идеально дополнял другой.
Однако чего-то до целостности им все равно не хватало — дуэт казался незавершенным, центральная часть в нем просто отсутствовала. И это самое «не хватало» однажды перекрыл собой Атсуши, соединив таких похожих и вместе с тем различающихся между собой буквально всем мужчин.
Теперь жизнь была полноводной, если не сказать — слишком, приливной волной сметая с их отныне общего пути зевак.
Атсуши помнил, как они вынесли его из подвала. Огонь и Тьма, сила и ум, один нес его на руках, второй придерживал наброшенный на полуобнаженное - после очередного избиения, окончившегося потерей памяти, - тело плащ. На улице шел снег, мороз защипал ступни и щеки, а Атсуши только смотрел в серое небо и думал, что хуже уже быть не может. Приют за его спиной горел, огонь пожирал растерзанные тела — минимум половину обитателей убил проклятый тигр, о котором все шептались украдкой — о, как он ненавидел зверя-людоеда за то, что он убивает ни в чем неповинных людей и навлекает наказание на тех, кого ловили на таскании риса украдкой — есть из-за разрухи было нечего… За это Атсуши и заперли в том подвале, а потом…
Он не помнил. Да и не хотел. Он был в крови и страшно испуган.
Те, кто остались живы, должны были стать новыми воспитанниками мафии, должны были стать детьми улиц, должны были стать эсперами, если получится, должны были занять свое место в этом мире. Он тоже должен был, но за него все тогда решили и спустя несколько лет он предстал перед парой, которая вытащила его из приютского Ада. И отказался выбирать кого-то одного, став головной болью сразу обоих. Хороший мальчик на побегушках, благодарный, услужливый, нуждающийся во внимании тех, кто когда-то спас его.
Благодарность была страшно неудобным, но правильным чувством в такой ситуации. А мальчик к тому времени уже был достаточно глубоко погружен в изнаночный мир. И был счастлив, когда ему позволили выбрать тех, кому он хотел служить в дальнейшем.
Мори-сан тогда был очень заинтригован — Двойной Черный единогласно, совместно принял мальчика. А ведь Дазай-кун мог и ноги об него вытереть, как об Рюноске в свое время, хотя тот был одаренным. Но нет, принял, прижал дрожащего от слез юнца, зыркнул поверх светлой макушки на всех, угрожая одним взглядом. «Мое» — читалось в карих глазах, «глотку порву», говорили напряженные плечи Чуи, что словно злобная кошка прижал мальчика с другой стороны.
Их назвали бы Черным Трио, будь у мальчика сила и характер, но Накаджима пока что не был так важен и полезен, не мог никого сдерживать и на задания масштабов действия Двойной Тьмы его просто не отпускали. Куда чаще он прибирался с остальными там, где колоритная парочка все разгромила, но ему было не в тягость.
Он просто дьявольски хотел быть полезным своим богам. И те не обходили его милостью в ответ, рождая неоднозначные слушки во всех слоях мафии.
Годы шли, а мальчик рос и время продолжало менять, складывать людей и судьбы, как головоломку. После своего десятилетия, Атсуши однажды потерялся во время зачистки целого квартала, брошенный и забытый собственной командой (на деле всех просто убили вдруг давшие отпор якудза, но это не отменяло факта, что и мальчишку похоронили с остальной командой во всепоглощающем пожаре).
Спустя четыре года новой приютской жизни, старая жизнь найденного целым на пепелище мальчика, сложившаяся некогда в темноте и крови, стала затертой частичной амнезией галлюцинацией, бредом.
В этом приюте было совсем не лучше, чем в самом первом, уничтоженном некогда огнем. А Атсуши снились необычайно волнующие сны. В этих снах его снова учили стрелять двое, что были, как Огонь и Тьма, а он был их воздухом, давая возможность хотя бы иногда дышать полной грудью.
О, как Накаджима любил эти сладкие сны-фантазии! Все про любимые отядзуки, про руки в перчатках, гладящие по волосам, про насмешливый голос, зачитывающий сводку и запах медикаментов повсюду. Спать стало любимым делом, но, как и прочим воспитанникам, не так уж и разрешали ему проводить свой досуг так.
А потом все снова круто изменилось — растерзанные животные, уничтоженные поля, сломанные здания и нелепая, раздражающая умного человека отмазка о том, что он, мол, принес несчастья в их обитель! Тигр преследовал сироту и сирота в ответ ненавидел зверюгу, систематически разрушающую его жизнь.
Однако скудный узелок с парой личных вещей — вот и все, с чем его выставили за ворота. Выставили и приказали сдохнуть где-нибудь в канаве. Атсуши тогда заплакал.
Страх и неизвестность, незнание, куда податься — вот и все, что осталось у мальчишки. Мир взрослых был жесток, мир взрослых стремился уничтожить его, а самым страшным был оживший полосатый кошмар, который он замечал иногда за своей спиной, бредя по ночным улицам.
Накаджиме пришлось порядком побродяжничать по окраинам Йокогамы, прежде чем он добрался до самого города. Возле Тсуруми он свалился, слишком голодный и уставший, чтобы идти снова. В голову закрались мысли о чашечке отядзуке, отчаянная мечта умереть и попасть в свой же сон, в теплые объятия, окутанные запахом сигарет.
А потом его нашли они. Те самые. И снова, словно сама судьба приказала быть вместе, забрали домой.
Сон стал явью.
Уже два года прошло, как прогуливаясь вдоль реки, его Двойная Тьма обнаружила своего мальчика.
Умирающий сирота, кожа и кости, измотанный, на грани смерти — зато тот самый, которого они признали. И пусть другие гадают, зачем такого оборванца, презираемого людьми, окруженного шлейфом слухов, тащить в дорогущую квартиру в высотке.
Атсуши их действий тоже не понимал, был растерян, терялся в обрывках начавшей возвращаться памяти, пусть и льнул, словно щенок, терся, цеплялся за сильные плечи и с щемящим сердцем опасался оказаться ненужным в итоге, выброшенным, бесполезным. Что от него откажутся снова.
Но им было плевать на слухи и на ушедшее время. Они все равно принесли его домой, отмыли, откормили молоком и рисом. Долго, несколько дней сидели рядом, воюя с лихорадкой, заботились о младшем, словно он был чем-то слишком значимым, чтобы отказаться.
Словно на нем клином сошелся их мир.
Он помнил, как вспыхнул в первый же вечер, когда Чуя по привычке доверил ему держать пистолет, пока он раздевается, как Дазай положил свой под подушку с другой стороны и хмыкнул, обратив внимание, что перед ними уже не ребенок, а угловатый подросток. Толкнул Чую ладонью, призывая тоже посмотреть на то, как Атсуши натягивает одеяло до подбородка и бегает глазами с одного мужчины на другого.
Чуя коварно улыбался, когда они влезли к нему в кровать с двух сторон, зажали, как начинку между двух кусочков булки, прижались, обвили руками и притиснули — каждый ближе к себе, к своему телу. Атсуши пищал и скулил, пока они прижимались, проталкивали колени, забрасывали ноги, руки друг на друга, сплетаясь, словно так было всегда.
Но именно этого всегда он не помнил — до первых кошмаров. Кошмаров, во время которых он просыпался в их объятиях, ощущая поцелуи и поглаживания, слыша шепот над ухом и глухое умиротворяющее ворчание.
Так Накаджима Атсуши снова попал в мафию, приобретая назад своих заботливых опекунов-родителей, своих Огонь и Тьму.
Жизнь продолжилась с того места, на котором он остановился, но приобрела еще более пикантные краски, чем прежде. И еще больше слухов, от которых парень краснел до кончиков ушей. Потеря памяти сделала его невинным, чистым. Ангелом в руках двух дьяволов.
Теперь ему шестнадцать. И жизнь за два года изменилась кардинально. Нет больше того мальчишки, который был бесполезен — тигр, пробудившийся в нем в первое же полнолуние, расставил все по местам. И как хорошо, что рядом был Дазай — только лунные лучи пробудили древнего зверя, как сработала Исповедь — голубая вспышка разбудила Исполнителей еще до того, как пропали полоски и тигриная туша вновь стала их мальчиком.
А потом был босс, тренировки, снова стрелять, драться, конфликтовать впервые в жизни с Акутагавой, обозленным излишним вниманием Дазая к персоне ставшего эспером сироты. Потом новый Черный Дуэт.
А еще бесконечный смех, и нежность двух его старших партнеров. Объятия каждое утро, горьковатый, передержанный на плите кофе, сонный и лохматый Чуя, готовый спать до обеда, Дазай в сходном состоянии, и одетый с иголочки в школьную форму подросток, получивший остатки необходимого ему образования. Документы, поступление на внеочное отделение в институте. Работа в мафии пополам с реальным миром, где смертей не существовало.
Атсуши был светлее, чем Дазай или Чуя, но стал дополнять этих двоих еще более логично, чем прежде.
А сегодня они идут домой вместе. Справа, держа его за ладонь в своей, Чуя — Атсуши по-прежнему привыкает, что тот не расстается с перчатками практически нигде, кроме спальни, кухни и ванной комнаты. Рыжий, шумный, со взрывным характером, в запоминающейся не смотря ни на что шляпе, он в свои годы все равно ниже исправно продолжающего расти мальчишки. Чуя всегда горячий и в самые холодные, тяжелые ночи прижавшись к нему, можно ощутить, как уходит страх и холод.
Слева — Дазай. В бинтах, новом черном пальто и с дурной, неисправимой привычкой постоянно курить, улыбающийся так, что невольно краснеют щеки. Тот, кто учил его драться, тот, кто помогал ему с домашним в школе, тот, кто заступался перед боссом.
Мальчик-тигр был благодарен им обоим за то, что они сделали для него. За кров, еду, тепло и ласку, внимание и знания. Он любил спокойную улыбку Дазая, его прохладные руки и пугающе пустые глаза, его острые шутки и неуютно меткие замечания. Он любил спать на коленках Чуи, когда они ездили из школы в такси или на личных авто — общественный транспорт тот не признавал. Когда Атсуши был маленьким, он хуже понимал, почему, а теперь чужое внимание стало совсем неприятным.
Ему всегда нравилось первым прибегать домой с заданий, смывать кровь и грязь, а потом готовить зеленый чай, рис, рыбку или мясо, перекладывать салат и наливать соусы. Он считал, что они — семья. Это было так правильно и уютно — ластиться к ним, подставлять щеки еще с той поры, когда он был мальчишкой, помогать по дому в редкие выходные, брать на себя стирку, глажку, уборку, раскладывать чужие рубашки по размерам, невозмутимо выбрасывать все не подлежащее починке.
Черный дуэт стал центром его вселенной, его опорой, его смыслом жить, его семьей, и это работало в обе стороны. Так же, как мальчик заботился о них, они заботились о нем, предпочитая, правда, считать кем-то вроде любимого младшего брата, которого следует опекать, о чьей безопасности стоит тревожиться.
Они по настоящему его любили и даже сторонним наблюдателям было ясно, за что.
Чуя, согретый вниманием и вином, вовремя налитым в бокал, становился теплым и мягким по вечерам. Атсуши любил устраиваться у его ног, когда тот садился в кресло и читал ему вслух. Накахара всегда говорил, что это компенсация за потерянное детство и его подарок для него. А мальчик отвечал, что они — лучшее, что было с ним в детстве, и ему совсем не жаль о случившемся.
Дазай, как только пришло время и ему внести свою лепту в воспитание мальчика, стал прививать ему хороший вкус к вещам, учил разбираться в выпивке, табаке и людях. Он учил его красиво ходить, красиво и правильно говорить, занимался с ним чистописанием, и в такие моменты даже прекращал писать, как курица лапой.
Иногда наступало время, когда парочка ссорилась, пытаясь разобраться, кто для мальчика более важный, но Атсуши был Атсуши — он крепко обнимал обоих и любил их, как умеют только дети — беззаветно, за все плюсы и минусы. Для него они были самыми любимыми, самыми желанными и близкими людьми, и других таких у него не было и быть не могло.
И все же нашлась вещь, поколебавшая было его веру, неуловимо ранившая в самое сердце и даже испугавшая Двойной Черный.
Накаджима вернулся домой раньше времени — пары закончились, практически не начавшись, и он не стал задерживаться, как другие, не стал гулять — дома его ждали дела и два мужчины, в которых был целый мир, которые наверняка будут рады, если сегодня он особенно постарается и приготовит их любимые блюда.
В квартиру он проскользнул бесшумно и бурля воодушевлением направился в спальню переодеваться. Дверь в комнату была открыта, и он, начавший было стаскивать свитер, замер, даже не дойдя до нее.
Двойная Тьма заканчивала бурное празднование очередной выполненной миссии. Чуя красиво изгибался на постели и рвано стонал, цеплялся за покрывало и утыкался лбом в подушку перед собой. Темная макушка Дазая чуть сдвинулась, когда тот взгрызся в молочное плечо любовника, — наверняка на ночь Чуя опять будет кутаться в пижаму с длинным рукавом.
Ключ выпал из ослабевших пальцев и парень попятился, ощущая что-то горькое в груди. Неприятно узнать, что ты — помеха в жизни возлюбленных. Лишний кусок, который никуда не отнести. Атсуши был большим мальчиком и знал, насколько важно иногда уединяться. А он был помехой. Он был соринкой в глазу. Третьим лишним.
Мир Атсуши от этого откровения не рухнул, нет. Но показалось, будто все вокруг посерело, у Накаджимы пропал аппетит. Он чувствовал себя неуместным в этом доме. Он не мог спать между двух тел, зная, что те так близки. Он был чужаком и кусал подушку от боли в сердце. На первом месте для Дазая стоял Чуя, а для Чуи — Дазай. Обманываться больше было нельзя, но и жить с правдой было тяжко.
Парень похудел, выцвел, стал болезненно заторможенным и слабым. И не было ничего удивительного в том, что напарники все быстро поняли и постарались расставить все на свои места. Ужин, белое вино к рыбе, вычурные салфетки, нож и вилка в руках, головокружение, горящие щеки, смазанные прикосновения тела к телу, рваные стоны и две пары сильных рук.
Сбежать было невозможно. И Атсуши не пытался.
В следующий раз на постели изгибался Атсуши, а с двух сторон его ласкали жадные, ненасытные руки и губы; его кусали и кто-то толкался между его ягодиц, прямо внутрь, вызывая жар и головокружение. Поцелуи душили, он стонал и скулил, кричал, когда горячие губы смыкались между его ног, сосали и лизали, дразнили, доводили до иступления. Его любили жадно, теряя контроль над собой, вжимали в кровать, и парень едва не потерял сознание, когда закончился один акт и практически тут же начался другой.
Чуя был нежнее, но это не спасло Накаджиму, когда он не сдержался и кончил вперед, поймав сытый взгляд лениво наблюдающего Дазая. Они звали его «их малышом», «их мальчиком» и целовали поочередно, доводя до слабости, срывая щиты, бередя рану — нет, залечивая. Давая понять — у них все и дальше будет на троих. И их постель — тоже, на троих.
Не лишний — их. Не помеха — спасение.
Атсуши рвано дышал их смешанным запахом, трепетал, когда длинные пальцы трогали его между ног, лениво оглаживая. Голова кружилась от произошедшего, горело лицо, тело стало холстом их рук и губ. Но он ощущал себя счастливым, ощущал, что имеет право спать между ними, ощущал, что они — его, а он — их. И больше ему было не нужно ничего говорить.
Теперь он спешил домой не только готовить вкусности, но и приводить себя в порядок и ждать своих демонов в теплой постели, стараясь не заснуть, не пропустить момент, чтобы не проснуться от того, что они соскучились и спешат добраться до его тела. Пару раз из-за Атсуши они забывали про ужин, но утром он выползал из спальни более истерзанным, чем обычно. Смотреть в глаза знакомым было стыдно, особенно когда подмечали синяки на его горле.
Тепло и уют вновь воцарились в доме. С ним всегда были нежны и страстны, всегда находили способы измучить, но доставить удовольствие. Он был любим и желанен, как никто и никогда. Без него Двойная тьма не ощущала себя целой, без него они тосковали и не могли получить друг от друга все, чего хотели.
Атсуши как-то видел их прелюдию. Словно два зверя, ласки грубые, дразнящие, провоцирующие. Издевки, чтобы заставить одного поддаться другому, сделать первый шаг. Но стоило ему оказаться между ними — такому теплому, обнаженному, пропахшему пудрой и выпечкой…
Они всегда целовали его поочередно, каждый в свою щеку, каждый в свой уголок губ. Гладили по волосам, по плечам, по рукам, оглаживали ладонями бока и бедра, щекотно вылизывали шею и любили зарываться носом в волосы.
Дазай был любителем его длинных ног и красивых рук, ради того, чтобы обласкать их, он не раз становился на колени, почти ложился перед ним, прижимался губами и лбом к стопам, словно в молитве. Атсуши всегда краснел и волновался, всегда смущался — у шатена это вызывало улыбку.
Чуя, фыркая, признавал поражение, глядя на такое. У него не было ни этой длины, ни красоты. Он хорошо был сложен для своего роста и мог не стыдиться. Но пристального внимания ему было не заслужить — не от такого фетишиста.
Не хуже — просто другой.
Накаджиме было обидно за рыжего, и потому тонкие лодыжки и маленькие стопы не стеснялся ласкать он сам. Острые коленки были куда красивей, чем у Атсуши, худые бедра — куда мускулистей, чем у Атсуши. Он делал комплименты, вгоняя в краску, а Дазай прятал улыбку в кулаке, когда ему позволяли остаться и посмотреть, и Чуе было некогда кидаться в него лампами и подушками.
Чуя любил ласкать партнера — губами, руками, зубами, языком. Но Дазай был вечно голоден и ненасытен, не мог терпеть — потому что часто желание близости захватывало его прямо в их кабинете и там же удовлетворялось. Несколько раз Атсуши приходил именно тогда, когда Осаму начинал свои поползновения, и в итоге именно парень становился целью, а не Чуя.
Но шатен не давал играть с собой таким образом, как это любил делать рыжий. Он не давал времени развернуться на полную, не давал возможности как следует раздразнить себя, спеша взять, ворваться в нежное тело после быстрой растяжки. Основательные ласки и терпение не были его силой.
Но здесь их снова спасал Атсуши. Мальчик-тигр, который всегда в распоряжении Чуи, которого можно было беспрепятственно ласкать, прижав к стене, который мило краснел и тихо стонал, когда они уединялись в машине перед возвращением домой. Втроем там было тесно, зато вдвоем — в самый раз.
Накаджиме нравилось, что кто-то оцеловывает его, безродного, с головы до ног с такой любовью. Трепетно и нежно изучает каждый сантиметр молодого сильного тела.
Иногда он оказывался между ними, как между молотом и наковальней. Привыкшие к регулярной близости, они легко заводились, а увидев его краснеющие щечки, все время норовили толкнуть на авантюру, лишь бы увидеть это зрелище снова.
У них был секс в ночном клубе — при том, что никто из них такие места не любил; они уединялись в машине, в тесноте, темноте, но зато было сумбурно, быстро и горячо, и долго пришлось краснеть, когда оказалось, что несколько человек успели понаблюдать за раскачивающимся авто. Они выезжали на природу и бесчисленно много раз Атсуши оказывался на лопатках, а один из них прижимался к нему, крепко, сильно, рукой доводил до болезненного стояка. Они не сильно-то много прошли за эти дни, и задница потом ныла просто невозможно. Но пиком стал миг, когда они поставили палатку где-то в поле, расстелили большое покрывало, и Атсуши без задней мысли лег, намеренный смотреть звезды, тихо мечтательно вздыхая. А в итоге вздыхали звезды, когда он кричал им свое удовольствие и имена взбалмошных любовников, которые не давали ему покоя до самого рассвета.
При этом они не терпели совсем уж безвкусных и мерзких вариантов, поэтому даже секс в туалете у них состоялся в здании пятизвездочного отеля, где каждый сантиметр белоснежной плитки был нализан персоналом — Чуя брезговал заниматься подобным в низкопробных местах, у него были слишком хороший вкус и воспитание для такого. Пришлось потом, правда, еще и выкупать пленку с камеры слежения, но Дазай сказал, что теперь можно будет сделать домашнюю коллекцию таких видео.
Чуя ответил, что он еще больший извращенец, чем он думал. Атсуши с ним согласился.
Накаджима впервые вел настолько активную сексуальную жизнь. Дышал полной грудью, ощущая уверенность в себе, законно ел вволю, не боясь, что еду отнимут или как-то накажут — если его и накажут, то это будет какое-нибудь новое извращение — Накахара все мечтал нарядить его в платьице.
В светлой голове парня не откладывалось подробностей кровавых миссий и зачисток — пока все живы и здоровы, он продолжал спешить домой, чтобы стать частью клубка теплых тел на широкой постели.
Ему нравилось красть чужие рубашки и шляпы, стоять голым перед панорамным окном и смотреть на ночной город, обоняя запах сигаретного дыма — дуэт, синхронно куря, прожигал взглядом его спину — одеколона и терпкий запах секса.
В его жизни отныне были двое — один Огонь, другой Тьма.
А он был тем, кто нес самое лучшее от них обоих.
И был для них Светом.
Фэндом: Bungou Stray Dogs
Основные персонажи: Ацуши Накаджима, Осаму Дазай, Чуя Накахара
Пэйринг: Дазай/Атсуши\Чуя
Рейтинг: R
Жанры: Слэш, Романтика, Ангст, Флафф, AU, ER (Established Relationship), Занавесочная история, Пропущенная сцена, Любовь/Ненависть
Предупреждения: OOC, Групповой секс, Кинк, Нехронологическое повествование, Полиамория
Размер: Драббл, 8 страниц, 1 часть
Статус: закончен
Описание:
В его жизни отныне были двое – один Огонь, другой Тьма.
А он был тем, кто нес самое лучшее от них обоих.
И был для них Светом.
(О нетипичных семейных отношениях. Когда Двойной Черный - твои опекуны, Дазай не ушел из мафии, Атсуши подобран еще в малолетстве и все живут милой шведской семьей.)
Посвящение:
Цирци <3
Публикация на других ресурсах:
Уточнять у автора/переводчика
Примечания автора:
Ничего не спрашивайте. Я просто шипперю весь черный квартет. Это нормально. А трио - ну, тренируюсь перед написанием квартета, мда))0)
Вообще это было должно быть аля ухаживания в стиле ДЧ. Но вышло откровенней, чем просто ухаживания и с ER.
Размышления на тему, что было бы, не уйди Дазай и найди он Атсуши, еще когда в мафии был. Оды здесь нет и не будет. Кааакой такой Ода.
Думал приткнуть еще Акутагаву, которого Атсуши тащит в койку, когда тот случайно вламывается во время очередного постельного собрания. Но не стал. (Это достойно отдельной работы *играет бровями*)
Те, кто не любит тройнички, не переносит кого-то из героев: у вас проблемы. Потому что - смотрите первую строчку, второе предложение.
Первая публикация: 14 декабря 2016
Перепубликация: 14 октября 2017
Группа: vk.com/cloude_guardian
Дневники: cloude-guardian.diary.ru/
___________________________________________________
Огонь и Тьма. (В его жизни...) Огонь и Тьма. (В его жизни...)
Примечания:
Внимание! В связи с тем, что время, прости гспди, уже два, я не успел ни вычитать, ни выбрать всякую шваль из текста. Так что ПБ - это наше все, ПБ буду очень рад! Завтра вечером я, конеш, рассчитываю доползти и разгрести все эти замещающие местоимения, но это будет только завтра, а помощь мне нужна вот прям сейчас...
Волшебным образом текст из 2 страниц превратился в... Во все восемь, короче, и я не знаю, как с этим жить. Поэтому жить и не буду - я лучше спать лягу, наконец-то.
Сюжет расширился и от изначального хэда нетронутым не осталось ни-че-го. Я слегка намудрил с событиями, но должно быть интересно - мудрить было круто, я не жалею - и вы не жалейте.
Данные о возрасте даны криво, но, короче: мелкий Атсуши - это как раз, когда его забирают из первого приюта, потом лет в десять он теряется, до 14 - второй приют, в шестнадцать - открытие его способности, Шин. К 18 как раз все их брачные игрища начинаются, #явсепродумал
Каждый в этой жизни от рождения имел право на собственное счастье. Но кому-то его сразу давалось больше, кому-то — меньше; не всегда все было соизмеримо тем трудностям, которые пришлось преодолеть, чтобы достичь какого-то результата — будь то крупица надежды или обретение близкого человека.
Иногда деньги решали, все-таки, слишком многое.
Атсуши считал, что он в своей жизни хлебнул достаточно, чтобы ему счастья досталось, по меньшей мере, в удвоенном количестве — были с ним согласны и другие, видевшие, что мальчик заслужил подобного, как никто другой. Горькое детство в приюте, сон в застенках подвала, в железной клетке, нравоучительные избиения ребенка учителями. Атсуши многое пережил и в детском возрасте, тайком читая книги в библиотеке, он узнавал об историях хуже, чем его, заканчивающихся счастливей, чем его.
Это давало ему надежду.
Может быть, именно из-за этой надежды, ярко горевшей путеводным маяком во тьме, все в итоге так и сложилось — в некогда темной, одинокой и горькой жизни Атсуши появилось сразу два проблеска света, каждый из которых почти идеально дополнял другой.
Однако чего-то до целостности им все равно не хватало — дуэт казался незавершенным, центральная часть в нем просто отсутствовала. И это самое «не хватало» однажды перекрыл собой Атсуши, соединив таких похожих и вместе с тем различающихся между собой буквально всем мужчин.
Теперь жизнь была полноводной, если не сказать — слишком, приливной волной сметая с их отныне общего пути зевак.
Атсуши помнил, как они вынесли его из подвала. Огонь и Тьма, сила и ум, один нес его на руках, второй придерживал наброшенный на полуобнаженное - после очередного избиения, окончившегося потерей памяти, - тело плащ. На улице шел снег, мороз защипал ступни и щеки, а Атсуши только смотрел в серое небо и думал, что хуже уже быть не может. Приют за его спиной горел, огонь пожирал растерзанные тела — минимум половину обитателей убил проклятый тигр, о котором все шептались украдкой — о, как он ненавидел зверя-людоеда за то, что он убивает ни в чем неповинных людей и навлекает наказание на тех, кого ловили на таскании риса украдкой — есть из-за разрухи было нечего… За это Атсуши и заперли в том подвале, а потом…
Он не помнил. Да и не хотел. Он был в крови и страшно испуган.
Те, кто остались живы, должны были стать новыми воспитанниками мафии, должны были стать детьми улиц, должны были стать эсперами, если получится, должны были занять свое место в этом мире. Он тоже должен был, но за него все тогда решили и спустя несколько лет он предстал перед парой, которая вытащила его из приютского Ада. И отказался выбирать кого-то одного, став головной болью сразу обоих. Хороший мальчик на побегушках, благодарный, услужливый, нуждающийся во внимании тех, кто когда-то спас его.
Благодарность была страшно неудобным, но правильным чувством в такой ситуации. А мальчик к тому времени уже был достаточно глубоко погружен в изнаночный мир. И был счастлив, когда ему позволили выбрать тех, кому он хотел служить в дальнейшем.
Мори-сан тогда был очень заинтригован — Двойной Черный единогласно, совместно принял мальчика. А ведь Дазай-кун мог и ноги об него вытереть, как об Рюноске в свое время, хотя тот был одаренным. Но нет, принял, прижал дрожащего от слез юнца, зыркнул поверх светлой макушки на всех, угрожая одним взглядом. «Мое» — читалось в карих глазах, «глотку порву», говорили напряженные плечи Чуи, что словно злобная кошка прижал мальчика с другой стороны.
Их назвали бы Черным Трио, будь у мальчика сила и характер, но Накаджима пока что не был так важен и полезен, не мог никого сдерживать и на задания масштабов действия Двойной Тьмы его просто не отпускали. Куда чаще он прибирался с остальными там, где колоритная парочка все разгромила, но ему было не в тягость.
Он просто дьявольски хотел быть полезным своим богам. И те не обходили его милостью в ответ, рождая неоднозначные слушки во всех слоях мафии.
Годы шли, а мальчик рос и время продолжало менять, складывать людей и судьбы, как головоломку. После своего десятилетия, Атсуши однажды потерялся во время зачистки целого квартала, брошенный и забытый собственной командой (на деле всех просто убили вдруг давшие отпор якудза, но это не отменяло факта, что и мальчишку похоронили с остальной командой во всепоглощающем пожаре).
Спустя четыре года новой приютской жизни, старая жизнь найденного целым на пепелище мальчика, сложившаяся некогда в темноте и крови, стала затертой частичной амнезией галлюцинацией, бредом.
В этом приюте было совсем не лучше, чем в самом первом, уничтоженном некогда огнем. А Атсуши снились необычайно волнующие сны. В этих снах его снова учили стрелять двое, что были, как Огонь и Тьма, а он был их воздухом, давая возможность хотя бы иногда дышать полной грудью.
О, как Накаджима любил эти сладкие сны-фантазии! Все про любимые отядзуки, про руки в перчатках, гладящие по волосам, про насмешливый голос, зачитывающий сводку и запах медикаментов повсюду. Спать стало любимым делом, но, как и прочим воспитанникам, не так уж и разрешали ему проводить свой досуг так.
А потом все снова круто изменилось — растерзанные животные, уничтоженные поля, сломанные здания и нелепая, раздражающая умного человека отмазка о том, что он, мол, принес несчастья в их обитель! Тигр преследовал сироту и сирота в ответ ненавидел зверюгу, систематически разрушающую его жизнь.
Однако скудный узелок с парой личных вещей — вот и все, с чем его выставили за ворота. Выставили и приказали сдохнуть где-нибудь в канаве. Атсуши тогда заплакал.
Страх и неизвестность, незнание, куда податься — вот и все, что осталось у мальчишки. Мир взрослых был жесток, мир взрослых стремился уничтожить его, а самым страшным был оживший полосатый кошмар, который он замечал иногда за своей спиной, бредя по ночным улицам.
Накаджиме пришлось порядком побродяжничать по окраинам Йокогамы, прежде чем он добрался до самого города. Возле Тсуруми он свалился, слишком голодный и уставший, чтобы идти снова. В голову закрались мысли о чашечке отядзуке, отчаянная мечта умереть и попасть в свой же сон, в теплые объятия, окутанные запахом сигарет.
А потом его нашли они. Те самые. И снова, словно сама судьба приказала быть вместе, забрали домой.
Сон стал явью.
Уже два года прошло, как прогуливаясь вдоль реки, его Двойная Тьма обнаружила своего мальчика.
Умирающий сирота, кожа и кости, измотанный, на грани смерти — зато тот самый, которого они признали. И пусть другие гадают, зачем такого оборванца, презираемого людьми, окруженного шлейфом слухов, тащить в дорогущую квартиру в высотке.
Атсуши их действий тоже не понимал, был растерян, терялся в обрывках начавшей возвращаться памяти, пусть и льнул, словно щенок, терся, цеплялся за сильные плечи и с щемящим сердцем опасался оказаться ненужным в итоге, выброшенным, бесполезным. Что от него откажутся снова.
Но им было плевать на слухи и на ушедшее время. Они все равно принесли его домой, отмыли, откормили молоком и рисом. Долго, несколько дней сидели рядом, воюя с лихорадкой, заботились о младшем, словно он был чем-то слишком значимым, чтобы отказаться.
Словно на нем клином сошелся их мир.
Он помнил, как вспыхнул в первый же вечер, когда Чуя по привычке доверил ему держать пистолет, пока он раздевается, как Дазай положил свой под подушку с другой стороны и хмыкнул, обратив внимание, что перед ними уже не ребенок, а угловатый подросток. Толкнул Чую ладонью, призывая тоже посмотреть на то, как Атсуши натягивает одеяло до подбородка и бегает глазами с одного мужчины на другого.
Чуя коварно улыбался, когда они влезли к нему в кровать с двух сторон, зажали, как начинку между двух кусочков булки, прижались, обвили руками и притиснули — каждый ближе к себе, к своему телу. Атсуши пищал и скулил, пока они прижимались, проталкивали колени, забрасывали ноги, руки друг на друга, сплетаясь, словно так было всегда.
Но именно этого всегда он не помнил — до первых кошмаров. Кошмаров, во время которых он просыпался в их объятиях, ощущая поцелуи и поглаживания, слыша шепот над ухом и глухое умиротворяющее ворчание.
Так Накаджима Атсуши снова попал в мафию, приобретая назад своих заботливых опекунов-родителей, своих Огонь и Тьму.
Жизнь продолжилась с того места, на котором он остановился, но приобрела еще более пикантные краски, чем прежде. И еще больше слухов, от которых парень краснел до кончиков ушей. Потеря памяти сделала его невинным, чистым. Ангелом в руках двух дьяволов.
Теперь ему шестнадцать. И жизнь за два года изменилась кардинально. Нет больше того мальчишки, который был бесполезен — тигр, пробудившийся в нем в первое же полнолуние, расставил все по местам. И как хорошо, что рядом был Дазай — только лунные лучи пробудили древнего зверя, как сработала Исповедь — голубая вспышка разбудила Исполнителей еще до того, как пропали полоски и тигриная туша вновь стала их мальчиком.
А потом был босс, тренировки, снова стрелять, драться, конфликтовать впервые в жизни с Акутагавой, обозленным излишним вниманием Дазая к персоне ставшего эспером сироты. Потом новый Черный Дуэт.
А еще бесконечный смех, и нежность двух его старших партнеров. Объятия каждое утро, горьковатый, передержанный на плите кофе, сонный и лохматый Чуя, готовый спать до обеда, Дазай в сходном состоянии, и одетый с иголочки в школьную форму подросток, получивший остатки необходимого ему образования. Документы, поступление на внеочное отделение в институте. Работа в мафии пополам с реальным миром, где смертей не существовало.
Атсуши был светлее, чем Дазай или Чуя, но стал дополнять этих двоих еще более логично, чем прежде.
А сегодня они идут домой вместе. Справа, держа его за ладонь в своей, Чуя — Атсуши по-прежнему привыкает, что тот не расстается с перчатками практически нигде, кроме спальни, кухни и ванной комнаты. Рыжий, шумный, со взрывным характером, в запоминающейся не смотря ни на что шляпе, он в свои годы все равно ниже исправно продолжающего расти мальчишки. Чуя всегда горячий и в самые холодные, тяжелые ночи прижавшись к нему, можно ощутить, как уходит страх и холод.
Слева — Дазай. В бинтах, новом черном пальто и с дурной, неисправимой привычкой постоянно курить, улыбающийся так, что невольно краснеют щеки. Тот, кто учил его драться, тот, кто помогал ему с домашним в школе, тот, кто заступался перед боссом.
Мальчик-тигр был благодарен им обоим за то, что они сделали для него. За кров, еду, тепло и ласку, внимание и знания. Он любил спокойную улыбку Дазая, его прохладные руки и пугающе пустые глаза, его острые шутки и неуютно меткие замечания. Он любил спать на коленках Чуи, когда они ездили из школы в такси или на личных авто — общественный транспорт тот не признавал. Когда Атсуши был маленьким, он хуже понимал, почему, а теперь чужое внимание стало совсем неприятным.
Ему всегда нравилось первым прибегать домой с заданий, смывать кровь и грязь, а потом готовить зеленый чай, рис, рыбку или мясо, перекладывать салат и наливать соусы. Он считал, что они — семья. Это было так правильно и уютно — ластиться к ним, подставлять щеки еще с той поры, когда он был мальчишкой, помогать по дому в редкие выходные, брать на себя стирку, глажку, уборку, раскладывать чужие рубашки по размерам, невозмутимо выбрасывать все не подлежащее починке.
Черный дуэт стал центром его вселенной, его опорой, его смыслом жить, его семьей, и это работало в обе стороны. Так же, как мальчик заботился о них, они заботились о нем, предпочитая, правда, считать кем-то вроде любимого младшего брата, которого следует опекать, о чьей безопасности стоит тревожиться.
Они по настоящему его любили и даже сторонним наблюдателям было ясно, за что.
Чуя, согретый вниманием и вином, вовремя налитым в бокал, становился теплым и мягким по вечерам. Атсуши любил устраиваться у его ног, когда тот садился в кресло и читал ему вслух. Накахара всегда говорил, что это компенсация за потерянное детство и его подарок для него. А мальчик отвечал, что они — лучшее, что было с ним в детстве, и ему совсем не жаль о случившемся.
Дазай, как только пришло время и ему внести свою лепту в воспитание мальчика, стал прививать ему хороший вкус к вещам, учил разбираться в выпивке, табаке и людях. Он учил его красиво ходить, красиво и правильно говорить, занимался с ним чистописанием, и в такие моменты даже прекращал писать, как курица лапой.
Иногда наступало время, когда парочка ссорилась, пытаясь разобраться, кто для мальчика более важный, но Атсуши был Атсуши — он крепко обнимал обоих и любил их, как умеют только дети — беззаветно, за все плюсы и минусы. Для него они были самыми любимыми, самыми желанными и близкими людьми, и других таких у него не было и быть не могло.
И все же нашлась вещь, поколебавшая было его веру, неуловимо ранившая в самое сердце и даже испугавшая Двойной Черный.
Накаджима вернулся домой раньше времени — пары закончились, практически не начавшись, и он не стал задерживаться, как другие, не стал гулять — дома его ждали дела и два мужчины, в которых был целый мир, которые наверняка будут рады, если сегодня он особенно постарается и приготовит их любимые блюда.
В квартиру он проскользнул бесшумно и бурля воодушевлением направился в спальню переодеваться. Дверь в комнату была открыта, и он, начавший было стаскивать свитер, замер, даже не дойдя до нее.
Двойная Тьма заканчивала бурное празднование очередной выполненной миссии. Чуя красиво изгибался на постели и рвано стонал, цеплялся за покрывало и утыкался лбом в подушку перед собой. Темная макушка Дазая чуть сдвинулась, когда тот взгрызся в молочное плечо любовника, — наверняка на ночь Чуя опять будет кутаться в пижаму с длинным рукавом.
Ключ выпал из ослабевших пальцев и парень попятился, ощущая что-то горькое в груди. Неприятно узнать, что ты — помеха в жизни возлюбленных. Лишний кусок, который никуда не отнести. Атсуши был большим мальчиком и знал, насколько важно иногда уединяться. А он был помехой. Он был соринкой в глазу. Третьим лишним.
Мир Атсуши от этого откровения не рухнул, нет. Но показалось, будто все вокруг посерело, у Накаджимы пропал аппетит. Он чувствовал себя неуместным в этом доме. Он не мог спать между двух тел, зная, что те так близки. Он был чужаком и кусал подушку от боли в сердце. На первом месте для Дазая стоял Чуя, а для Чуи — Дазай. Обманываться больше было нельзя, но и жить с правдой было тяжко.
Парень похудел, выцвел, стал болезненно заторможенным и слабым. И не было ничего удивительного в том, что напарники все быстро поняли и постарались расставить все на свои места. Ужин, белое вино к рыбе, вычурные салфетки, нож и вилка в руках, головокружение, горящие щеки, смазанные прикосновения тела к телу, рваные стоны и две пары сильных рук.
Сбежать было невозможно. И Атсуши не пытался.
В следующий раз на постели изгибался Атсуши, а с двух сторон его ласкали жадные, ненасытные руки и губы; его кусали и кто-то толкался между его ягодиц, прямо внутрь, вызывая жар и головокружение. Поцелуи душили, он стонал и скулил, кричал, когда горячие губы смыкались между его ног, сосали и лизали, дразнили, доводили до иступления. Его любили жадно, теряя контроль над собой, вжимали в кровать, и парень едва не потерял сознание, когда закончился один акт и практически тут же начался другой.
Чуя был нежнее, но это не спасло Накаджиму, когда он не сдержался и кончил вперед, поймав сытый взгляд лениво наблюдающего Дазая. Они звали его «их малышом», «их мальчиком» и целовали поочередно, доводя до слабости, срывая щиты, бередя рану — нет, залечивая. Давая понять — у них все и дальше будет на троих. И их постель — тоже, на троих.
Не лишний — их. Не помеха — спасение.
Атсуши рвано дышал их смешанным запахом, трепетал, когда длинные пальцы трогали его между ног, лениво оглаживая. Голова кружилась от произошедшего, горело лицо, тело стало холстом их рук и губ. Но он ощущал себя счастливым, ощущал, что имеет право спать между ними, ощущал, что они — его, а он — их. И больше ему было не нужно ничего говорить.
Теперь он спешил домой не только готовить вкусности, но и приводить себя в порядок и ждать своих демонов в теплой постели, стараясь не заснуть, не пропустить момент, чтобы не проснуться от того, что они соскучились и спешат добраться до его тела. Пару раз из-за Атсуши они забывали про ужин, но утром он выползал из спальни более истерзанным, чем обычно. Смотреть в глаза знакомым было стыдно, особенно когда подмечали синяки на его горле.
Тепло и уют вновь воцарились в доме. С ним всегда были нежны и страстны, всегда находили способы измучить, но доставить удовольствие. Он был любим и желанен, как никто и никогда. Без него Двойная тьма не ощущала себя целой, без него они тосковали и не могли получить друг от друга все, чего хотели.
Атсуши как-то видел их прелюдию. Словно два зверя, ласки грубые, дразнящие, провоцирующие. Издевки, чтобы заставить одного поддаться другому, сделать первый шаг. Но стоило ему оказаться между ними — такому теплому, обнаженному, пропахшему пудрой и выпечкой…
Они всегда целовали его поочередно, каждый в свою щеку, каждый в свой уголок губ. Гладили по волосам, по плечам, по рукам, оглаживали ладонями бока и бедра, щекотно вылизывали шею и любили зарываться носом в волосы.
Дазай был любителем его длинных ног и красивых рук, ради того, чтобы обласкать их, он не раз становился на колени, почти ложился перед ним, прижимался губами и лбом к стопам, словно в молитве. Атсуши всегда краснел и волновался, всегда смущался — у шатена это вызывало улыбку.
Чуя, фыркая, признавал поражение, глядя на такое. У него не было ни этой длины, ни красоты. Он хорошо был сложен для своего роста и мог не стыдиться. Но пристального внимания ему было не заслужить — не от такого фетишиста.
Не хуже — просто другой.
Накаджиме было обидно за рыжего, и потому тонкие лодыжки и маленькие стопы не стеснялся ласкать он сам. Острые коленки были куда красивей, чем у Атсуши, худые бедра — куда мускулистей, чем у Атсуши. Он делал комплименты, вгоняя в краску, а Дазай прятал улыбку в кулаке, когда ему позволяли остаться и посмотреть, и Чуе было некогда кидаться в него лампами и подушками.
Чуя любил ласкать партнера — губами, руками, зубами, языком. Но Дазай был вечно голоден и ненасытен, не мог терпеть — потому что часто желание близости захватывало его прямо в их кабинете и там же удовлетворялось. Несколько раз Атсуши приходил именно тогда, когда Осаму начинал свои поползновения, и в итоге именно парень становился целью, а не Чуя.
Но шатен не давал играть с собой таким образом, как это любил делать рыжий. Он не давал времени развернуться на полную, не давал возможности как следует раздразнить себя, спеша взять, ворваться в нежное тело после быстрой растяжки. Основательные ласки и терпение не были его силой.
Но здесь их снова спасал Атсуши. Мальчик-тигр, который всегда в распоряжении Чуи, которого можно было беспрепятственно ласкать, прижав к стене, который мило краснел и тихо стонал, когда они уединялись в машине перед возвращением домой. Втроем там было тесно, зато вдвоем — в самый раз.
Накаджиме нравилось, что кто-то оцеловывает его, безродного, с головы до ног с такой любовью. Трепетно и нежно изучает каждый сантиметр молодого сильного тела.
Иногда он оказывался между ними, как между молотом и наковальней. Привыкшие к регулярной близости, они легко заводились, а увидев его краснеющие щечки, все время норовили толкнуть на авантюру, лишь бы увидеть это зрелище снова.
У них был секс в ночном клубе — при том, что никто из них такие места не любил; они уединялись в машине, в тесноте, темноте, но зато было сумбурно, быстро и горячо, и долго пришлось краснеть, когда оказалось, что несколько человек успели понаблюдать за раскачивающимся авто. Они выезжали на природу и бесчисленно много раз Атсуши оказывался на лопатках, а один из них прижимался к нему, крепко, сильно, рукой доводил до болезненного стояка. Они не сильно-то много прошли за эти дни, и задница потом ныла просто невозможно. Но пиком стал миг, когда они поставили палатку где-то в поле, расстелили большое покрывало, и Атсуши без задней мысли лег, намеренный смотреть звезды, тихо мечтательно вздыхая. А в итоге вздыхали звезды, когда он кричал им свое удовольствие и имена взбалмошных любовников, которые не давали ему покоя до самого рассвета.
При этом они не терпели совсем уж безвкусных и мерзких вариантов, поэтому даже секс в туалете у них состоялся в здании пятизвездочного отеля, где каждый сантиметр белоснежной плитки был нализан персоналом — Чуя брезговал заниматься подобным в низкопробных местах, у него были слишком хороший вкус и воспитание для такого. Пришлось потом, правда, еще и выкупать пленку с камеры слежения, но Дазай сказал, что теперь можно будет сделать домашнюю коллекцию таких видео.
Чуя ответил, что он еще больший извращенец, чем он думал. Атсуши с ним согласился.
Накаджима впервые вел настолько активную сексуальную жизнь. Дышал полной грудью, ощущая уверенность в себе, законно ел вволю, не боясь, что еду отнимут или как-то накажут — если его и накажут, то это будет какое-нибудь новое извращение — Накахара все мечтал нарядить его в платьице.
В светлой голове парня не откладывалось подробностей кровавых миссий и зачисток — пока все живы и здоровы, он продолжал спешить домой, чтобы стать частью клубка теплых тел на широкой постели.
Ему нравилось красть чужие рубашки и шляпы, стоять голым перед панорамным окном и смотреть на ночной город, обоняя запах сигаретного дыма — дуэт, синхронно куря, прожигал взглядом его спину — одеколона и терпкий запах секса.
В его жизни отныне были двое — один Огонь, другой Тьма.
А он был тем, кто нес самое лучшее от них обоих.
И был для них Светом.