Mr. Cloude Guardian — @дневники: асоциальная сеть

воскресенье, 30 июля 2017

15:45

Cloude Guardian

Чуя ненавидит четыре вещи: лето, сладкий кофе, когда кто-то трогает его вещи и Дазая Осаму.

Последнего он ненавидит больше всего на свете, больше, чем все три объекта ненависти до него вместе взятые.

Еще Чуя ненавидит кремовые пальто, петли и балки, карие глаза и растрепанные волосы, которые забыли подстричь, когда у него отпивают виски и соседей за барной стойкой.

Рыжий ненавидит все, что связано с Дазаем - в основном потому, что Осаму не принадлежит ему одному.

Он глотает злость, что течет где-то в горле, уподобляясь яду. Смотрит, как Дазай флиртует за соседним столиком с официанткой - нашел где и в какое время!

Если промокать платок хлороформом аккуратно, удачно и вовремя заткнуть им рот и нос - можно успеть ненадолго компенсировать разницу в росте - спасибо этому второсортному местечку за высокий порог, пригодилось.

Выглядит так, будто человек потерял сознание.

Накахара ловит такси и продолжает обтирать чужое лицо платком.

У него есть еще немного времени, прежде чем придется признавать свою дьявольски неравнодушную сущность.

Рыжий всегда его хотел - именно этого мужчину. Он не желает быть над ним, как другие - он хочет принадлежать ему душой и телом.

Но Дазай бегает от него - он думает, что Чуя подослан, чтобы убить его или просто намерен собирать информацию, которую Агенство и сам эспер раскрывать не хотят.

Идиоты.

У Накахары действительно есть привычка следить за людьми с целью сбора информации, для поиска слабостей и дорогих людей - рычаг давления сгодится любой.

Но Осаму ему нужен совсем, совсем за другим.

Никто не знает, что он самый настоящий сталкер. Стоит только появиться цели - и он узнает о ней все.

Правда, пару раз он разочаровывался в объектах своих наблюдений, но с Дазаем этого не произойдет - он идеален.

У него есть альбомы с фотографиями, целая комната, где стены увешаны фото. Обрывки вещей, любимая чашка - Чуя собирает чужую жизнь из мелочей, из прядец волос и обрывков бинтов.
Накахара ненавидит Дазая за то, что тот не замечает, насколько он нужен.

Он отрастил волосы, стоило заикнуться о том, что Осаму нравятся локоны у девушек.

Он стал разбираться в моде, в оружии, освоил все, что нравилось любимому.

Чуя смотрит на забинтованного мужчину на постели и спешит принести веревку - красный шелк выглядит идеально, узлы созданы чуть впиваться в кожу.

Идеальный подарок на любой праздник - его Накахара дарит себе сам.

Он заслужил - семь лет беготни кого хочешь доведут до крайних мер.

Чуя знает, что Дазаю нравятся красивые девушки в не менее красивых платьях и кружевное белье.

И колеблется.

Если мужчина засмеется над ним - он его убьет. Своими руками. Как предыдущих двух.

И все же он переодевается, терпит, что неудобные тряпочки натирают и впиваются в кожу.

Платье - темно-синее, с корсетом, который он с трудом затягивает на себе, лишаясь возможности дышать.

Чулки - черное кружево. Перчатки без пальцев - Накахара смотрится в зеркало и краснеет, но главное ведь, чтобы нравилось не ему, а Дазаю.

Только бы понравилось. Только бы понравилось.

Чуя садится на край постели и расчехляет нож, водит лезвием по чужим губам.

Он ненавидит Дазая. Дазай - его слабость. Дазай - источник его всеобъемлющего желания.

Самая позорная и отчаянная мечта.

Как хорошо, что он связан.

Чуя садитса на бедра, устраивается и ждет пробуждения, робко водя пальцами по телу, испытывая трепет и тут же - отвращение к себе.

Он хочет Дазая.

Больше жизни.

Чуя ненавидит четыре вещи: лето, сладкий кофе, когда трогают его вещи

и

когда кто-то другой трогает его Дазая Осаму.

Самое прекрасное выражение на лице Дазая – сонная растерянность. После хлороформа сложно сфокусировать глаза, все плавает в дымке – Чуя знал все это по себе, потому что успел «хлебнуть» и сонного газа, и хлороформа.

Высокопоставленные мафиози не живут припеваючи, кто бы что не думал.

Враги высокопоставленных мафиози тоже не живут. Или живут, но не очень долго.

Темные ресницы дрожат, потом Дазай жмурится. Стоит чуть повернуть голову и глаза режет резкий свет – Чуя поспешно слезает и сдвигает шторы с резким звуком, от которого Осаму тоже морщится.

Накахара спешит обратно – Осаму пытается шевелиться и не сразу понимает, почему не получается.

Чуя снимает перчатку и гладит его по щеке, ощущая разливающуюся в груди нежность с легкой ноткой самодовольства – у него ладони мягкие, кожа нежная. Куда нежнее, чем у соплячек из кафе или клиенток, к которым мужчина частенько лезет с предложением суицида.

А он еще делает всем им комплименты…

В особенно трудные моменты жизни, Чуя открывает свой список таких вот дамочек и вымещает на них всю скопившуюся злость – это экс-мафиози плевать, что случится с ними, как только они покинут его общество и поживут пару недель спокойно.

Чуя не трогал разве что кого-то действительно важного и полезного – пока что. Хигучи, к примеру – она основательно спряталась под полами плаща Акутагавы. И лучше бы ей оттуда не вылезать.

Дазай не должен смотреть на других. Не должен их трогать и целовать им руки. Потому что он только его, только Чуе принадлежит. Только он имеет право фотографировать его тайком и утаскивать разные мелочи. Только он должен быть рядом, он, а не все эти…

Губы мягкие и теплые. Чуя глухо стонет в поцелуе и едва не плачет, когда ему отвечают – тягуче, медленно, пробуя на вкус.

Никто не должен больше целовать эти губы, никому Дазай больше не должен отвечать.

Это похоже на безумие, но Накахаре оно нравится, особенно когда Осаму _смотрит_ на него.

- Что ты делаешь, малыш Чуя? – удивление прошло быстро, но рыжему пока что хватило. – И что это на тебе?

- Тебе не нравится? – Чуя поджимает губы и перехватывает нож удобнее.

Дазай замечает его движение и неожиданно улыбается.

- Я не думал, что все настолько плохо и ты действительно решишься на подобное когда-нибудь, мой маленький очаровательный сталкер, - приглушенно тянет он.

Чуя вспыхивает и отшатывается, прикрывая ладонью лицо.

- Ты… Ты знал? Как давно?

- Нужно было просить Акутагаву печатать фото где-нибудь в другом месте, а не в офисе рядом с Агентством.

Чуя стискивает зубы и ставит в уме галочку – вот уж кого он не любил еще больше, чем всех этих женщин, которых целый список, постоянно растущий и сокращающийся крайне медленно.

Этот щенок у него еще попляшет. Наверняка ведь стащил несколько глянцевых карточек или откопировал. Рюноске тихушник похлеще Чуи, но в последнее время вроде бы увлекся тем мальчиком-тигром – туда им и дорога. Обоим.

- В таком случае, скрываться больше нет смысла, - Чуя расслабляется и ведет пальцем по шее вдоль жесткого воротничка, чуть сдвигает в сторону и царапает ногтем красный след.

- Никогда не было смысла скрываться, - Дазая будто не заботит, что он совершенно беззащитен перед Накахарой – больше того, он следит за тем, как Чуя облизывает пальцы, прежде чем взяться расстегивать мелкие пуговицы, поддевая пальцами узлы шибари.

- Было бы совсем просто и не интересно. В неизвестности есть что-то щекотливо-возбуждающее, - Чуя трогает чужие губы. – Если я развяжу тебя – ты останешься со мной? Или сбежишь?

Дазай хмыкает и дергается навстречу. Чуя ощущает, как время замедляется, а мир превращается в одну сплошную вспышку где-то за глазами.

Больно. Очень больно. Дазай укусил его в шею, прямо в напряженную мышцу и рыжий даже не запомнил, когда завопил и вцепился в спину, повел руки и ухватился за петли, стискивая первое, что попалось отчаянно и рьяно.

Шею тянет – ни шевельнуть, ни прикоснуться, а Осаму лижет и посмеивается над ним, когда он обмякает, дыша тяжело и прерывисто.

Больно так, что ни вдохнуть, ни выдохнуть и ломает тело.

Но никто не говорил, что Чуе не нравится испытывать боль, что она не заводит его.

Никто не говорил, что он не позволит Дазаю делать с собой подобное, чтобы тот был рядом.

Рыжий действительного готов душу продать за возможность единоличного обладания центром своей Вселенной.

Кажется, Осаму уже догадался; ну и черт бы с ним.

- Как думаешь, сколько раз и куда еще я всажу в тебя зубы и не только их, стоит только дать мне воли? – он шепчет в самое ухо, прикусывает мочку, а у Чуи вся мыслительная деятельность прекращается и перетекает тянущим ощущением в пах.

Идеальный тандем. Чуе нравится боль и причинять ее другим ради исполнения желаний. Дазай не любит испытывать боль, но стойко ее переносит и любит делать больно другим.

Чуе требует несколько минут, чтобы взять себя в руки и прекратить быть единым сгустком желания, хотя Осаму покусывает ему плечо и ощущение от этого щекотно-будоражущие.

- Ладно, черт с тобой, но не думай, что я после этого тебя отпущу.

Мужчина заглядывает ему в глаза и улыбается вызывающе и темно – дыхание перехватывает от одного его вида.

- Я на это и рассчитываю, малыш Чуя.

Чуе красная веревка идет значительно больше, нежели Дазаю. Как и румянец, и сбитое дыхание. А еще беззащитность – эта аура, подкрепленная зрелищем стянутых за спиной рук, превращение Накахары из коварного похитителя в жертву.

Дазай хмыкает, водит пальцем по краю кружевного чулка и думает, что делать, какого из своих внутренних демонов выпустить.

Начать решает с малого и рывком приподнимает юбку, слушая протяжный протестующий стон, который издал Накахара – рыжий просто не хочет показывать, насколько основательно он готовился к соблазнению.

Теперь придется расплачиваться за то, что соблазнителя самого намерены соблазнить и сделают это очень быстро, не слушая никаких возражений.

Начинается в легких хлопков по ягодицам - Чуя вздрагивает и кусает подушку, мелко дрожит, лежа на чужих коленях. Заканчивается ударами во всю силу – от них Накахара выгибается всем телом и тут же падает без сил, боясь показать обессмыслившееся лицо и глаза.

Мужчина ощущает горячую влагу на брюках и останавливается, тянет рыжего за руки, ставя на колени. Запускает руку под юбку, приводя Чую в чувство одним только шелестом ткани.

Ткань не просто влажная – она мокрая насквозь.

Горе-сталкер судорожно пытается убрать ниточку слюны с подбородка и смотрит из-под рыжей кудряшки, краснея яркой полосой.

Кончить, когда тебе делают больно – это уже мазохизм. Но Дазай улыбается шире и думает, что мог бы раньше догадаться, что это не гормоны вовсе заталкивали напарника после битв в темные уголки, откуда потом было слышно глухие звуки удовольствия.

Черт возьми, не мафиози, а находка для садиста.

Осаму скромно гладит себя по волосам и уже знает, что заставит Накахару выть волком и жалеть, что он за ним хвостом ходил.

А если не заставит, то, пожалуй, съехаться будет не долго, чужих вещей нет – у него много лет подряд все знакомства ограничиваются какими-то фальшивками, которые очень легко меняют свое отношение к боли – бывший дознаватель мафии склонен терять контроль над собой и приводить в ужас своим видом.

Платье задирается выше, а рыжий падает грудью на подушку – даже колено-локтевой не назвать, руки туго связаны за спиной, не вырваться.

Мужчина гладит покрасневшие ягодицы и тянет шнуровку, обнаруживая вторую часть комплекта.

Но она только мешает. Другое дело – чокер, портупея, кусочек кружев, названный по ошибке бельем – который он аккуратно стягивает, сомневаясь, что рыжему не придется ходить в нем еще пару раз – и прелестные чулки, по которым так приятно водить пальцами, ощущая гладкость.

Рыжий следит за собой, никаких лишних волосков, хотя Осаму не против и даже находит в них что-то очаровательное – у него выработался свой собственный взгляд на многие вещи еще в мафии. Либо считай разные детали красивыми и получай удовольствие, либо потеряй рассудок, утони в крови – в своей же собственной, потому что пустил пулю в висок.

Очень узкая спинка – приятно провести ладонь и понять, настолько Накахара маленький. Дазаю нравится все миниатюрное и здесь он видит только плюс – работать придется аккуратно и осторожно, не хочется наградить нежную кожу шрамами.

Ювелирная работа потому так высоко и ценится, что ведется долго и основательно, шаг за шагом.

И перед ним сейчас - самый лучший бриллиант, над огранкой которого не жаль повозиться.

Играет ли Чуя сам с собой?

Осаму с легкостью вталкивает два пальца, наваливается сверху, слышит громкий стон – пальцы уперлись в простату и Накахару затрясло.

Явно играет, значит, что и необходимые предметы у него в доме будут. Но при этом удовольствия от чужих рук явно не испытывал уже давно, а то и вовсе не знаком – слишком яркая реакция на совершенно, совершенно невинное действие.

Дазай мурлычет под нос что-то чисто для себя и отирается пахом между ягодиц, прежде чем взглядом отыскивает презервативы и натягивает один сам.

- Прости, Чуя, сегодня дальше этого заходить не буду, плоховато знаю, что у тебя есть, - член вжимается между двумя половинками, трется. Накахара дрожит и бьется под ним, словно все тело судорогой свело, а Осаму радуется силиконовой смазке – он не слишком-то много времени посвятил растяжке, а боль бывает разная и от разрывов – не самая лучшая.
Толчки резкие, размашистые – это не секс, это именно трах, грубый и основательный, неторопливый и со вкусом. Чуя уже даже не стонет – скорее орет, но глушит бессвязные вопли подушкой, царапает сам себя и пару раз кажется, что он вывихнет руку из сустава, если будет так ими дергать.

Дазаю нравится то, что он в своем праве – Накахара предложил себя сам и никоим образом не ограничил его, ни словом, ни делом.

Ни единого протеста – кажется, Чуя или слишком верит ему, или просто знает меру своей выдержки.

Первое приятно, а второе они проверят.

Осаму не дает ему кончить до тех пор, пока рыжий не теряет голос и не оказывается на грани потери сознания.

Просто не иметь возможности кончить – больно. Но не иметь возможности кончить, когда тебя трахают до полусмерти – Дазай с радостью спросит, какие от этого ощущения.

А если ему не смогут толково описать - они всегда теперь могут повторить еще раз.

С углубленной в садо-мазохизм прелюдией.

Дазай много раз слышал о яндере и столько же раз слышал мнения – больные, помешанные на объекте своего обожания, действующие лишь ради его блага – или того, что они считают благом для человека.

Преданные, готовые жертвовать собой, принимающие и хорошее, и плохое, согласные марать руки, плюющие на рассудок и цивилизованность.

Осаму гладит абсолютно счастливого и довольного Чую по волосам, докуривает одну на двоих сигарету и тушит ее в чистенькой пепельнице.

Кто бы знал, что такое счастье свалится ему на голову.

Придется реально следить за тем, чтобы у Накахары не было поводов больше убивать женщин из ревности.

А это значит – возврат к тому поведению, которое он оставил мафии на память после своего ухода.

- Эй, Чуя. Как насчет двойного суицида? – негромко выдыхает мужчина, поглаживая спутанные волосы.

Рыжий приподнимает голову, ловит его сухую руку, целует костяшки пальцев и трется, как кошка.

- С тобой – все, что угодно.

URL

пятница, 12 мая 2017

23:34

BSD. Соукоку, NC-17.

Cloude Guardian

Демоны могут томиться в Аду веками, если не тысячелетиями. Иной раз им приходится слушать вой грешников всю бессмертную жизнь, практически без шансов выбраться туда, где больше корма, где есть те, что называются живыми - особенно от этого страдают сильные, но поздно появившиеся Высшие.

Не вошел в библейское повествование - потерял шанс, что однажды твое имя, начерченное в призывном круге, окропит кровь невинного, и ты сможешь своими глазами увидеть наглецов, решивших на свой страх и риск призвать кого-то из величайшей темницы, созданной Богом для тех, кто на свой страх и риск когда-то восстал против Него.

Дазай и был, и не был одним из малоизвестных везунчиков. С одной стороны, был когда-то народ, почитавший его. С другой - прошло уже три тысячи лет с той поры, как последний из этого народа забыл и язык, и того, кого почитал.

Он сам с той поры уже трижды сменил имя и разочаровался в потворстве людям.

А потом однажды проснулся в своем дворце, чувствуя почти забытое им чувство призыва. Легкое покалывание во всем теле, приятное тепло, овеявшее ледяную кожу, защекотавший чуткий нос запах _жизни_.

Осаму облизал бледные губы и охотно откликнулся, намеренный хотя бы ненадолго избавиться от гнетущей атмосферы Ада, от мрака подземелий, от всполохов адского пламени и вспышек сгорающих в лавовой толще грешных душ.

Перемещение было неприятным, он едва не явился на место без ноги. Пожалел заклинатель крови, и ладно бы своей, но жертвенной... Что за дилетанты работают, демона надо поить кровью вдоволь, иначе и жертвенную душу он утащит с собой, обрекая на вечную муку, на служение, на сладостную пытку, если демон того пожелает.

Он выпрямился, расправляя одежды, отбросил с глаз темные пряди. На дне глаз цвета красного дерева вспыхивал и гас огонь Ада, нижнюю губу чуть кольнули острые клыки - так он жадно втянул свежий и легкий воздух Верхнего мира сквозь зубы.

Голос заклинателя стал громче, остальные подпели и воздели руки. До них ему дела не было - он уже чувствовал, как дрожит, едва имея возможность сдержать его, печать. Пожалели крови, пожалели. Один неловкий шаг - и рухнет все. Чуть больше силы, и каждую из присутствующих душ он заберет, закутает во мрак, прежде чем пожрать.

Жертва, ему нужна его жертва, лежащая на явно взятом не отсюда, каменном алтаре со связанными за спиной руками. Спутанные кудри, белая кожа, черная лента на горле, но это - единственная одежда, не считая темного покрывала на алтаре, в которую его кутали изначально. На бедре пламенеет клеймо - а когда-то их вырезали на коже и он приникал к заходящейся криком груди и лакал свежую кровь. Видимо, времена изменились.

Но не так сильно, как он думал - порез, чтобы добыть кровь, они все равно сделали над сердцем. Сердечная кровь самая сладкая, и видя спустя столько веков одни и те же ошибки, одни и те же поступки, приевшиеся давным-давно детали, Дазай не мог сдержать ироничного хмыка.

Когда нечисть касается невинного, тот испытывает адскую боль. И шансов спастись больше нет. Вернее, не было с того мига, как его пометили личным клеймом того или иного демона. Но пока демон не принял жертву, шансы еще остаются. Крошечные. Почти призрачные.

Дазай намеревался развеять их, как дым.

Это клеймо, к счастью, было его - где достали подлинный чертеж можно было только гадать, но так ведь будет только лучше. Когда будет уходить - подбросит утраченные книги куда следует, иначе еще три тысячелетия проведет в скуке и праздном безделье.

Окончательно убедившись, что он в своем праве, Дазай сдернул с тонких запястий окровавленную бечевку и прижал рыжего юношу к своему телу, словно укачивая, изучая приобретение заинтересованным взглядом.

Красивое лицо, рыжие локоны, золотые ресницы. Щеки, влажные от слез - их он утер краем своего одеяния. Послушник - а больше быть ему некем при монастыре - смотрит на него мутным от слез взглядом и снова начинает плакать. Он знает, что праведная жизнь его утекает по секундам меж пальцев, знает, что демон
утопит его в пороке, развратит и заберет с собой.

Если демон поцелует душу - та навеки будет привязана к нему, будет полностью в его власти, будет вечно гореть в жарком огне неудовлетворенности. Поцелованный будет не просто слугой, но любовником - и сиюминутным желанием Осаму выбирает ему такую судьбу. Этому рыжему малышу такое клеймо на губах не помешает, а Дазаю не помешает вечно жаждущее ласки создание, проданное ему своими же сородичами, преданное ими.

Он точно будет обращаться с ним получше.

Заклинание призыва было почти завершено, когда он сначала нетерпеливо прижег пухлые губы поцелуем - крик огласил всю залу, но как сладок был этот звук! А потом жадно глотал свежую кровь, прижавшись ртом к ране на коже. Ране, которая затянулась без следа, стоило ему окончить.

Он вытер рот и уложил дрожащего от боли рыжего на алтарь. Надо думать, во рту у него все пересохло - потом напьется, им недолго оставаться в круге.

Осаму вышел в центр залы и раскинул руки в стороны, обрушивая, наконец, всю свою силу на его границы. Вокруг заискрило, заполыхало, загремело, и!..

Тела разлетелись во все стороны, захрустели кости, полетели ошметки мяса, осколки черепов, оторванные пальцы и руки. Заклинателя насадило на щепу от разломанной скамьи, он смотрел на нее, хватал вышедший из груди край руками и булькал кровью, успел поднять взгляд на приблизившегося демона.

А потом Дазай пожрал и его, и всех остальных, тех, кто хоть капле крови позволили влиться в начерченный круг.

Это не было пиром, но спустя три тысячи лет было больше, чем ничем.

Облизывая покрасневшие губы, демон вернулся обратно к алтарю. Рыжий юноша смотрел на него с леденящим ужасом в глазах, и пульс его бился кровавой конфеткой под языком падшего.

Осаму был как никогда живым и улыбался ему с темной лаской. И рыжеволосому оставалось все меньше времени до того мига, как тело его сведет судорогой и разум помутится от желания.

Три удара сердца. Ровно столько они насчитали, прежде чем кожа жертвенного агнца словно бы загорелась. Царапая свои плечи, заходясь в полном звериной тоски крике, скуля, рыжий сам потянулся к демону. В голове билась лишь мысль, что ему нужно что-то. Что-то, чего он не понимал, не знал, что-то, что дать ему мог только демон.

И тот охотно забрался на алтарь, нависая, распиная пылающее тельце, любуясь искажающимся лицом. Он превратит невинность в алчущее боли и ласки создание, он развратит его до самого конца.

Первый поцелуй похож на грызню зверей. Он полон крови, и мальчишка часто режет язык о его клыки, но это, впрочем, исправится при частой практике - а практики у них будет очень, очень много.

Когда первый голод по плоти утихает, он гладит пылающую щеку, обводит пальцем с готовностью размыкающиеся губы.

- Как твое имя? - он видит, как меняется юноша. Зрачки пульсируют - пройдет несколько часов, прежде чем они изменяют форму, станут вертикальными щелями в окантовке небесной синевы. Подумать только, он лично утащит в Ад столь восхитительное создание.

- Накахара Чуя, - у юноши дрожит голос, однако сомнений нет - не от страха. Рыжий ловит каждое его движение и беспокойно ерзает. Мускусный запах похоти пронизывает воздух, и Дазай улыбается уголками губ, расстегивая застежку плаща у горла.

Так и должно быть.

Сбросив прочь мешающие ему вещи, Осаму подается ближе, чувствуя, как маленькие ладошки неуверенно, но отчаянно скользят по плечам за спину. Демон усмехается и снова припечатывает беззащитного перед ним проклятого поцелуем, глуша дрожащий стон, оглаживая изгиб талии, мягко давя на выпирающие косточки, ловя встречным движением взлетевшие бедра, отираясь, глухо порыкивая от удовольствия, когда подрагивающие пальцы вплетаются в темные волосы, сжимаясь, ласково оттягивая.

Проклятая невинность нетерпелива и легко теряет голову, он знает это не понаслышке. Малыш еще сдерживается, хотя не ясно, что им движет и что дает такие силы - смертное ли тело, не принимающее подобной одержимости, или же сильный дух, страх и неопытность.

Не стань он жертвой для него - стал бы прекрасным духовником - такие и высших демонов гоняли, как котят. Но судьба распорядилась в пользу демона.

Дазай лижет тонкую шею, где можно прощупать каждую мышцу, каждую вену можно найти и пронзить острым когтем. Он все равно голоден и нуждается в том изысканном вине, что можно отыскать лишь в жилах таких вот отданных на откуп юношей.

Чуя вскрикивает и стонет, цепляется за темные волосы еще отчаянней, чем прежде, ощутив, как клыки с легкостью пронзили кожу и тонкую стенку артерии, пульсирующей прямо под ней.

Демон гулко сглатывает его кровь, причмокивает и отстраняется с шумным выдохом. У рыжего за это время угрожающе темнеет в глазах, сердце бьется все отчаянней и быстрее, возбуждение, бушующее в теле, угасает, а разгоревшийся в чреслах огонь, напротив, становится лишь жарче, и Чуя скулит, привлекая внимание опьяненного им создания.

Дазай облизывает губы, прикрыв глаза, смакуя послевкусие, а потом подается вперед и принимается зализывать нанесенные им ранки, влажно целует тонкую, мгновением раньше нарощенную кожицу, и жадно вдыхает исходящий от юноши аромат. Прохладная ладонь скользит по колену, давит, разводя бедра, дразняще трогает нежную кожу мошонки и ствол, от чего юноша почти воет под сводами оскверненного ритуалом и резней собора; пальцы, замаранные кровью и смазкой, гладят ложбинку меж ягодиц и с легкостью проскальзывают внутрь, от чего юноша кусает губы и догадливо придерживает готовые сжаться мышцы, шумно выдыхая сквозь зубы, чувственно дрожа.

- Хороший мальчик, - шепчет Дазай и извлекает пальцы - растягивать как следует сейчас у него времени нет, да и настроения нежничать нет тоже, вероятно, что у них обоих - демону нравится брать грубо, а становящийся его стараниями ненасытным инкубом юноша от пульсирующего в паху возбуждения готов сам себя трахнуть пальцами, если мужчина не поспешит, хотя мысль самостоятельно оседлать чужие бедра кажется смущающей и вдохновляющей одновременно.

Невинность осыпается сгнившей трухой по мере того, как развращенный праведник пробует новую жизнь или же сладостное послесмертие, полное неугасающего никогда, текущего по венам жидкого огня прелюбодеяния.

Дазай лучше кого бы то ни было знает мысли рыжего и только прячет хищно-хитрую улыбку, блестя глазами, устраиваясь удобнее над раскрывшимся для него юношей. Алтарь там или что, а Чуя держит собственные ноги и краснеет, но продолжает бесстыдно предлагать себя, дразня и соблазняя демона.

- Хороший мальчик, - снова шепчет Дазай и придерживая парня за плечо входит, шумно рыча от удовольствия, прикрывая глаза и выдыхая. Он уже и позабыл, сколько наслаждения приносит соитие с людьми.

Рыжий под ним выгибается, раскрывая рот в немом крике, глаза застилают слезы, каждой мышцей, каждой клеточкой он напрягается, практически теряет себя от опаливших нутро жара и боли.

Дазай ведет пальцами по напряженной шеей, собирает блестящий бисер пота с горячей, бледнеющей с каждой минуты кожи. Он знает, во что Накахара превратится в конце. Он знает, знает как никто.

И тем слаще понимать, что у рыжего достаточно сил и чистоты, чтобы стать подобным ему. Он не был замаран ни единым грехом, прежде чем встретил демона, а таким прямая дорога в их чертоги на правах таких же демонов, пусть и значительно более слабых по сравнению со старшими братьями.

Осаму вылизывает нежную кожу под челюстью, накрывает губами и ласкает дрожащий кадык. А руками в это время тянет бедра, протаскивая юношу по алтарю. Развратить, замарать грехом - у них отлично получается все это, Осаму доволен, как никогда.

- Кричи, кричи так, чтобы сам Господь услышал и увидел, как тебе хорошо, - шепчет он в ухо трепещущему юноше и ласкает раковину кончиком языка.

А потом начинает двигаться - грубо, резко, рвано, пока не находит удобного положения и темпа, любуясь, как выбирается, стонет, кричит и плачет под ним тот, кто был агнцом на закланье, а стал единственным в своем роде, нежно любимым принцем, вместо того, чтобы быть просто
рабом, а то и чем похуже - Дазай окидывает взглядом зловонные ошметки тел и те занимаются, горят синим пламенем.

Их страсть словно подпитывает огонь, окружающий жар не позволяет мешкать. И прежде чем язычки взбираются по шелковой материи на алтарь, Чуя изливается себе на живот, Осаму - на его бедра.

Демон возмутительно доволен своими кознями, он быстро одевается и кутает измотанного страстью юношу в отрез ткани, посмеивается, когда тот вопреки всему тянется к нему снова.

- Этот огонь не утихнет, малыш. Учись сдерживать его, - прижав палец к изломленным губам рыжего, Дазай приблизил свое лицо, слыша тихий жалобный вздох. - Пора, иначе ты раньше времени узнаешь жар Ада, - обвив рукой тонкую талию, демон поднял Накахару, вынудил выпрямиться, неловко переступая с ноги на ногу.

Чуя крепко вцепился в его плечо, уткнулся носом в отрез, ощущая стынущую влагу на бедрах, легонько морщась.

А в следующее мгновение их уже кутал мрак, в котором и пропали две фигуры.

Спустя десять минут собор уже не просто горел - догорал; огонь заметал следы, сжирал масло, тела, алтарь, ритуальный круг и книги, гобелены и скамьи.

***

Спустя несколько часов, а может дней, а может минут - кто знает, в каком часовом поясе и временном пространстве Ад - в личных покоях одного из мало известных Высших демонов, перед зеркалом крутился его возлюбленный.

Облаченный в кожу и латекс, утянутый корсетом, прячущий пухлые губы за маской, он ловко пристраивал на рыжих кудрях фуражку. Обтянутые штанами ноги изящно переступали, обутые в закрытые сапожки с каблуком, под корсетом томилась тонкая рубашка.

Лежащий на их общем ложе демон любовался возней со снисходительной улыбкой, подперев голову ладонью. Постель за его спиной была безжалостно измята и запачкана семенем, но никаких чувств, кроме внутреннего успокоения и удовлетворения это не вызывало.

- Нравится? - шатен водит кончиком языка по тонким клыкам, улыбается шире, когда рыжеволосый оборачивается, смотрит на него небесно-синими глазами с вертикальной щелью зрачка, и кивает, чувственно оглаживая свое тело руками, дразня помахиванием обрисованных складчатой юбочкой бедер.

- Тогда иди сюда, - Дазай мурлычет и перекатывается на спину, краем глаза следя за тем, как легко Чуя скользит к нему, как изящно седлает его бедра. Сжимая руками упругие ягодицы, демон заставляет его наклониться, и шепчет в губы, стянув кончиком пальца плотную маску:

- Ты меня любишь, малыш Чуя?

Рыжий алеет, кусает губы, а потом, прикрыв глаза, выдыхает, смущенно и пылко:

- Дьявольски.

Демон Чуя.

URL

23:12

BSD. Дазай/Акутагава\Чуя, NC-17.

Cloude Guardian

У них одна боль на двоих.

Один и тот же человек рушит им жизнь — выбивает камни из возведенных стен, выбивает почву из-под ног.

Душу из тела выбивает.

Акутагава прибежал к Чуе месяц назад. Разбитый, в слезах.

Накахара впервые целый вечер занимался тем, что утешал подчиненного своего напарника, отпаивал вином, потом еще и обнимал дрожащего мальчишку во сне.

Потом Рюноске стал постоянным его гостем.

Дазай улыбается, стягивая хрупкие запястья. Он наслаждается тем, что в его постели злобная рыжая фурия, которая первые пятнадцать минут избивает его и делает захваты ногами, раз уж руки привязаны к кровати.

Дазай наслаждается тем, что Акутагава кроток и послушен. Рюноске позволяет ему доминировать, подавлять, уничтожать, унижать, ломать.

Тонкие запястья мальчишки в синяках. На бедрах — гематомы в форме пальцев. Никакой нежности он никогда не получал. Осаму подчеркнуто груб с ним.

Рюноске плачет, сбегает в постель к Чуе. И именно рыжему достается первый неловкий поцелуй.

Чуя компенсирует недостатки постельного образования парня и знает, что Дазай стоит в дверях. Слушает жалобный шепот и шорохи простыни.

Слушает, каким чудесным может быть его подчиненный в руках напарника.

Накахара доволен тем, что Акутагава раскрывается с ним.

Накахара недоволен, что Дазай обращается с мальчиком, как со шлюхой. Берет со спины, грубо. Не дает говорить, просить, смотреть в лицо. Не целует.

Бросает после секса — использованного, униженного, в сперме, синяках и крови.

Черный дуэт похож на две стороны монеты.

Дазай грубый любовник, внимательный к мелочам, умелый. Довести до оргазма — не проблема. Но собственное превосходство в постели для него — все.

Чуя — напротив. Мягкий, он знает, как сделать приятно. Он не брезгует целовать, лизать, сосать и работать ртом. Ласки — сильная сторона рыжего — компенсация за ограничение при выборе поз.

Но рыжий всегда смотрит в лицо. Позволяет видеть себя возбужденным, довольным, хищно-агрессивным.

Это не гонка. Не дуэль.

Дазай так не думает.

Дазай трахает рыжего на глазах Рюноске — так, как никогда не трахал его.

Будто говорит: «Смотри, его я целую, но смотри, как я беру его на сухую».

Бедра рыжего в крови, но сам он поднимается на локтях и, плюнув на пол, хватает напарника за шею. И помогает лицу ближе познакомиться с изголовьем.

Акутагава в ужасе.

Секс двойного черного наедине — как драка.

Но при наличии зрителя хрупкое «как» рушится.

Они дерутся, целуются, рвут вещи. Снова дерутся. Дазай пытается по привычке вжать Чую лицом в постель, как всегда делал с Акутагавой.

Захват, хруст. Рыжий ногами сломал любовнику руку и гордо оседлал стонущего от боли и счастья Осаму.

А потом обернулся к Рюноске и поманил пальцем.

— Поцелуй этого мерзавца, — мурлычет он, а парень белеет от ужаса.

В постели Двойного Черного есть два доминанта. Не важно, что один из них трахает другого, хотя этот другой легко подминает под себя первого.

Постель Двойного Черного расширяется до Черного трио, и Рюноске впервые узнает, что эта парочка не только морды бьет синхронно, но и прекрасно разделяет обязанности между собой.

Чуя не брезгует дать разрешение взять его сразу вдвоем. Воспитывает из Акутагавы маленького актива. Учит доставлять удовольствие.

И ломать Дазаю кости в качестве оплаты за шальные идеи и грубость.

Он нужен им.

Он становится их связующим звеном.

Он больше не просыпается после секса в холодной постели, затопленной одиночеством.

Рюноске узнает, что Дазаю нравятся укусы. И нравится, когда его грубо обламывают.

Чуя хорошо управляется с ними обоими.

Одному — всю нежность.

Второму — желанную боль.

Дазай привыкает целовать его вместо приветствий и не стесняется делать это при подчиненных.

Чуя — огромный романтик, который после этого поцелуя дарит подарки.

От них обоих.

Рюноске глупо улыбается и краснеет вместе с Расемоном.

У них с Чуей одна боль на двоих, и зовут эту боль Дазаем.

У них отношения на три персоны и хрупкое равновесие, отсутствие которого ломало жизнь, теперь найдено.

Засыпая между двумя половинками Черного дуэта, Акутагава довольно вздыхает, ощущая перекинутые через него руки.

У них одна боль на троих.

Но это очень, очень сладкая боль.
Черное трио.

URL

23:10

BSD. Дазай/Атсуши\Чуя, NC-17.

Cloude Guardian

В темной, одинокой жизни Атсуши было два проблеска света.

Один идет справа. Рыжий, шумный и в шляпе.

Другой слева. В бинтах и черном пальто, с дурной привычкой постоянно курить.

Они подобрали его год назад, прогуливаясь вдоль реки. Умирающий сирота, кожа и кости. Зачем такого тащить в дорогущую квартиру в высотке?

А они притащили. Отмыли. Откормили. Научили драться и стрелять. Разрешили спать между ними, когда его мучали кошмары.

Так Накаджима попал в мафию и приобрел сразу двух заботливых родителей.

Мальчик-тигр был благодарен им обоим. Он полюбил спокойную улыбку Дазая, его пугающе пустые глаза.

Он полюбил спать на коленках Чуи, когда они ездили на такси — общественный транспорт тот не признавал.

Ему нравилось первым прибегать домой с заданий, смывать кровь и грязь, а потом готовить зеленый чай, рис, рыбку или мясо, перекладывать салат и наливать соусы.

Черный дуэт стал центром его вселенной, его опорой, его смыслом жить.

Они правда его любили. Чуя становился теплым и мягким по вечерам. Садился в кресло и читал ему вслух.

Говорил, что это компенсация за потерянное детство и его подарок для него.

Дазай прививал ему хороший вкус, учил разбираться в выпивке, табаке и людях.

О том, что парочка — любовники, он узнал случайно.

Поспешил домой, а в спальне черный дуэт заканчивал бурное празднование очередной миссии.

Мир Атсуши не рухнул, нет.

Но показалось, будто все посерело, пропал аппетит.

Парень почувствовал себя лишним.

Однако те как-то узнали, что произошло.

И теперь он спешил домой не только готовить вкусности. Но и ждать наставников в теплой постели.

Тепло и уют вновь воцарились в доме.

С ним они всегда нежны и ищут способы доставить ему удовольствие.

Он любим. Он желанен.

Вдвоем они похожи на двух зверей и ласки у них грубые. Они дразнят и издеваются, заставляют друг друга умолять сделать шаг.

Но когда он влезает между ними — голый, теплый, пропахший выпечкой…

Они всегда целуют его поочередно, каждый в свою щеку, гладят по волосам, по плечам.

Дазай любит длинные ноги и красивые руки. Чуя фыркает, но признает поражение — у него нет ни того, ни другого. Он изящен и хорошо сложен для своего роста.

Но пристального внимания Осаму ему не заслужить.

Накаджиме за рыжего обидно, и потому тонкие щиколотки Чуи целует он.

Чуя любит ласкать партнера. Но Дазай вечно голоден и не хочет терпеть, пока Чуя будет с ним играть. Он не дает Накахаре развернуться на полную, не дает времени, не дает даже возможности как следует измучить себя.

Атсуши всегда в его распоряжении.

Атсуши нравится, что кто-то оцеловывает его с ног до головы, трепетно и нежно изучает каждый сантиметр нежного тела.

Иногда он попадает между молотом и наковальней.

С его легко краснеющими щечками он заводит этих двоих и они толкают его на авантюры — только бы увидеть это снова.

Секс в ночном клубе? — был.
Секс в машине? — был.
На природе? — был.
Под звездным небом где-то за городом? — три раза подряд.

При этом они не терпят совсем уж безвкусных и противных вариантов, поэтому секс в туалете у них тоже был, но прошел в здании пятизвездочного отеля, где каждый сантиметр белого кафеля нализан персоналом.

Чуя брезгует заниматься подобным в низкопробных местах, у него слишком хороший вкус для такого.

Атсуши впервые живет полной жизнью. Дышит полной грудью. Ест вволю.

В его голове не откладывается подробностей кровавых заданий — он спешит стать частью клубка теплых тел на широкой постели.

Ему нравится красть чужие рубашки и шляпы, стоять голым перед панорамным окном и смотреть на ночной город, обоняя запах сигаретного дыма — дуэт синхронно курит и прожигает взглядом его спину — одеколона и терпкий запах секса.

В его жизни два источника света — ярких и постоянных.

А он является тем, кто несет самое лучшее от них обоих.

Дазай, Чуя, Атсуши.

URL

22:59

BSD. Лавкрафт/По, PG-13.

Cloude Guardian

Говард, замерший у окна недвижной тенью еще два часа назад, наконец-то отмирает и прекращает держать край плотных штор в тонких пальцах.

По мощеной дорожке к дому спешит Эдгард, и выдохнувший с облегчением Лавкрафт спешит вниз - встретить возлюбленного, спросить, как его дела, предложить разделить ужин.

Хотя, конечно, ничего такого он говорить не будет. Он предпочтет спрашивать глазами, вести за руку на кухню, давить на плечи, усаживая за стол и молча ставить две тарелки рядом или друг напротив друга - Говард часто любит смотреть, как ест его избранник.

С того момента, как они были на море, прошло два месяца. Тело Эдгара стабильно расцвечено синяками, до близости доходит реже - сложно отыскать литературу, чтобы понять, что нравится обычному человеческому мужчине, как поступать. Но Говард работает - молчком, не задавая вопросов. Ему важны поступки, еще важнее - результат.

Он открывает дверь за мгновение до того, как Аллан касается пальцем звонка. Ловит ладонь любимого, втаскивая в дом. Закрывает дверь. Прижимает к стене и целует - так, как рассказывалось в видео-пособии. Язык, который он прежде стремился протолкнуть как можно дальше, не скользит дальше ротовой полости и сплетается с чужим. По в его руках трепещет и прикрывает глаза, и впервые стонет прямо в поцелуй.

Говарду это нравится, но он не спешит - только быстро расстегивает чужое пальто, опускает руки, вздернутые вверх и прижатые к стене; скользит пальцами по ладоням и запястьям, давит, медленно опуская.

Потом скользит ладонью вверх по рукавам пальто, до плеч, ныряет под ткань, отводит - и та соскальзывает вниз, пойманная одними мизинцами, а он гладит руки уже через рубашку, от плеч вниз по руке, до кистей. Волосы, ожив, его волей вешают пальто на крючок, а он продолжает поцелуй, влажный, жаркий, очень человеческий, и сплетает пальцы с пальцами По, заводя чужие руки за спину, откровенно любуясь раскрасневшимся лицом, отведенными волосами - работающий Эдгар собирает их лентой сзади в хвостик и частенько не снимает до самого позднего вечера, когда они идут в ванну.

Особенно Говарду нравится, как По закрывает глаза во время поцелуев и лицо его мигом теряет суровую властность. Сам Лавкрафт слишком любит смотреть на него, чтобы закрывать глаза.

И все же он отрывается, наслушавшись вдоволь биения сердца и сбитого дыхания.

- С возвращением, - Говарду не нравится его голос, но Аллан попискивает и опускается на пятки - привычка приподниматься на мысочки во время поцелуев появилась из-за разницы в росте.

4 ноября 2016, 23:11

Говард.

URL

суббота, 06 мая 2017

17:17

Я попробую.

Cloude Guardian

Автор: Cloude Guardian
Фэндом: Bleach
Основные персонажи:Гриммджо Джаггерджак (Сэкста Эспада), Иноуэ Орихиме , Улькиорра Шиффер (Куатро Эспада)
Пэйринг:Гриммджоу Джаггерджак/Иноуэ Орихиме, Улькиорра Шиффер/Иноуэ Орихиме,Рукия Кучики/Ичиго Куросаки(побочный), Нойторра Джируга/Неллиел Ту Одершванк(побочный) и прочие персы всея Блич.
Рейтинг:R
Жанры:Гет, Романтика, Ангст, Юмор, Флафф, Драма, Мистика, Экшн (action), Психология, Философия, Повседневность, Даркфик, Hurt/comfort, AU, Эксперимент, Занавесочная история, Стёб, Стихи, Учебные заведения, Первый раз, Дружба
Предупреждения:Смерть основного персонажа, OOC, Насилие, Изнасилование, Нецензурная лексика, Нехронологическое повествование, UST, Смерть второстепенного персонажа
Размер:планируется Макси, написано 18 страниц, 2 части
Статус: в процессе

Описание:
События происходят с того момента, как Орихиме, ведомая Улькиоррой, попала в Уэко Мундо и стала «подданной» Айзена, нося одежду арранкаров и занимаясь их лечением. В своем заточении Орихиме обретает друга - Гриммджоу Джаггерджак заинтересовался людским бытом, и они быстро сдружились. Вскоре, в их компанию вливается и Улькиорра. Оба дороги ее сердцу, оба сражаются за право быть частью ее жизни, преодолевая испытания судьбы. Два друга-врага, они сойдутся в великой битве, где останется лишь...

Посвящение:
Моему (все еще) дорогому Mr.Paranoid, а также человеку, который и уговорил меня выставить это сюда, моему братику) Так же отдельная благодарность Лави - без его произведений я бы еще очень долго соображала, как мне управиться со своим)
А также читателям, которые ждали, верили, надеялись, что работа вернется.

Публикация на других ресурсах:
Выкладывание на посторонних ресурсах карается анально.
Работа выставляется на дайри.

Примечания автора:
Прошу помнить, что это мой вариант развития событий после похищения девушки. Приятного чтения. Комментарии приветствуются - это поможет автору работать над своими работами в будущем. ^^

Паблос: vk.com/cloude_guardian

Первый макси, пыщ.~
Перевыкладывается в более читабельном виде.~
___________________________________________________
I. Главка 1. Не жалуйся, бывает и хуже.

I. Главка 2. Зачем любить, зачем страдать...

URL


Запомнить